Плясать до смерти - Валерий Попов

— Б-бабулька умерла!

— Откуда ты знаешь?!

— Позвонили.

— Надо ехать?

— Похоронили уже ее! — заорала, будто я виноват!

Да. Бабка сажала ее на колено, подкидывала: «Зо-ля-той ты мой!» Повод, как говорится, святой! Да у нее все поводы святые, других просто нет. Мчаться по очередной тревоге? Но у меня, как мне кажется, рукопись на столе? «Жизнь удалась-2»! И если я ее не «выпишу», значит, не удалась!

— Настя! Колька тут?

— Он идиот, папа!

Сама-то ты! — хотелось крикнуть. — Как обращаешься с людьми?! Но нельзя, наверное, дополнительно травмировать? Защищенная горем! Прием отработанный. Теперь может творить что угодно! И я могу творить что угодно!

— Хватит. Настя! Соберись!

— Тебе вообще все безразлично! — закричала.

Да. Теперь — безразлично. Иначе пропадешь. Разорвешься без всякого толку! Положил трубку. И ни на какие звонки больше не реагировал.

Позвонил сам во второй половине дня, когда окончательно расчухал, что «Жизнь удалась-2» ну никак не идет!

Полное молчание. Трубку не берут. Такое бывало: засыпали в разгар дня. При их режиме такая роскошь доступна. В этот раз сердце почему-то сжалось. Какие-то особые, тяжелые были гудки. Мчаться? А вдруг их там нет? По гудкам чувствую: нету! Так где? С такой ногой она далеко не уйдет. Разве что… Вот именно.

Телефон сам зазвонил!

— Алло!

Слышно какое-то большое, гулкое помещение. И — никакого голоса. Звонить, чтобы молчать?

— Алле. — Наконец Колькин голос.

— Вы где?

— Мы? — растерянно произнес Колька.

— Да! Вы.

— В Бехтеревке! — произнес Колька слегка обиженно, словно хотел сказать: а вы о чем-то другом мечтали?

Да нет! Мы ничего. Мы худшего боялись.

— И что там она?

— Плохо.

А разве с ней бывает хорошо?!

— Так что с ней?

— Еще не знаю… Я пошел с псами гулять. Ну и заодно проветриться.

— Понимаю.

— Минут через сорок всего пришел. Лежит на полу. Сначала я решил, просто пьяная…

Это по-теперешнему неплохо.

— …стал шевелить ее, вижу, что-то не то.

— Так что — «не то»?!

— Не знаю…

Прямо какой-то Незнайка!

— Привезти ее привезли, а не принимают! Барышня тут говорит…

Прервался. Начался гулкий гвалт с его участием. Слышимость хорошая, но слов не разобрать.

— Тут барышня заявляет…

Снова гвалт. Нехорошее слово — «барышня». Это Колька его принес. Высокомерие как бы артиста! И Настька это слово переняла. Довысокомерничались!

— Алле. — Колька снова прорезался.

— Еду. Не отступай.

Да по той же улице Хрустальной! Да с еще большим ветерком! Вбежал в гулкий старинный холл. Настя сидела в коляске с большими колесами. Задумчивая и даже какая-то красивая. Но не видела меня. Или не узнавала. Зато очень быстро и оживленно поворачивалась то влево, то вправо и даже назад, словно собираясь вступить в приятную, интересную беседу.

— Кого-то ищет она?

— Санитары объяснили: это разговаривают с ней разные голоса. — Колька рядом возник. — А нами не интересуется!

Кривляется и тут. Это, наверно, от нервов.

«Барышня» лет пятидесяти пояснила мне:

— Это не наш профиль. Мы по направлению принимаем!

Сбегал на второй этаж, Римму Михайловну привел. Хорошо иметь связи!

— Да! «Приехали»! — произнесла Римма Михайловна, глянув на Настю.

— А почему она на коляске?

— Ноги не работают. Очень сильное алкогольное отравление.

Вот уж не ожидал, что даже при таком известии проявлю относительную выдержку. Колька был рядом, горевал:

— И где она такую сивуху нашла?!

Когда начали перекладывать на кровать, оказалось, что не действуют и руки.

— Так что с Настей? — спросила Нонна, как-то, мне показалось, слишком безмятежно. Или, может, я разгулялся в эмоциях и надо — спокойнее?

— Пошла твоим путем! — злобно сказал. — Но, как более упорный человек, значительно дальше!

Поругаться не удалось. Позвонил Жора:

— Здорово, друг!

Решил, что он с соболезнованием, подготовил ответы. Натренирован уже! Но недостаточно. Жора совершенно неожиданную программу предложил. После совсем коротких соболезнований (с этим я справился!) Жора вдруг, слегка стесняясь, сказал:

— Ты Жанну помнишь?

Заметалась душа. Зарекаться не буду, но, мне кажется, женщин с именем Жанна я избегал.

— М-м-м… Какую?

Некстати бы сейчас!

— Да не боись! — Жора усмехнулся. — Акушорка наша!

Так и сказал.

— Акушорка?

— Ну да. Которая… — Тут даже Жора замялся.

— Понял. И что же она?

Не дай бог к этому возвращаться! Но пришлось. И еще как!

— Ну, денег она не взяла по старой дружбе.

Это за то, что случилось?!

— Но помнит, что ты обещал ей кабак.

Со страху чего не пообещаешь!

— И что?

— Сегодня ты можешь?

— Я?

— А то! Выставляйся. Женщина старалась!

— Сегодня?

— Ты шо, глухой?

Про чувства свои забудь! Может, раньше и было что-то можно. А теперь — забудь.

— …Сегодня? — жалким голосом переспросил.

Тут даже Жора почувствовал некоторую неловкость. Единственный раз, наверно, за всю его жизнь! И я этому свидетелем был!

— Так сошлось, понимаешь…сегодня только с отпуска пришла. А завтра — на смену.

Роды принимать…

Жора проскочил трудное место, а дальше веселее пошло:

— Она тут спрашивает…

Шепот, игривое хихиканье. Где это они? Дальше совсем неожиданное:

— В Доме писателя танцуют у вас?

Опять «у нас в Доме писателя»? Скоро пол протрут! Нету другого места? То свадьба, то… В прошлый раз — не плясали!

— А если побойчее место найти? — предложил я с робкой надеждой.

— Сейчас спрошу!

Снова какая-то (ясно какая) возня, хихиканье. Транслируется ответ:

— Нет. Она в Дом писателя хочет.