Плясать до смерти - Валерий Попов

Долго с ненавистью смотрела на меня. Проникла, стало быть, в мою подлинную суть! Потом отвернулась.

— Настя! — хрипло произнесла.

— Что?! — Настя, издевательски кривляясь, вышла из кухни.

— Сигарету дай.

— Обойдешься!

Убью обеих! Глаза — что у этой, что у той! Я метнулся на кухню. Но Настя опередила меня. Какое-то короткое бряканье — и нету ничего. Если не считать грязи и вони на полках и столах.

— Дай! — Я протянул руку.

— Что?

— Сама знаешь.

— Н-нет! — стиснула зубы.

— Ну тогда…

— Что?! — уже хулигански, издевательски.

— Тогда я уеду.

Взгляды наши слились. Но не соединились. Да. С этой труднее будет. Характер у нее!

— Ну так давай! — сказала и отвернулась.

Ладно. Хоть одну вытащу!

— Вставай, ты! — Нонну схватил за ее хрупкие плечики, встряхнул, поднял. Эта хоть легче!

— Д-давай! — пихнул ее к двери. — Прощай, Настя.

Ответа не последовало.

На улице эта вдруг уперлась:

— Н-н-не поеду!

— Ид-ди! — что есть силы пихнул. Пролетела несколько метров, заплетаясь ножками, но устояла. Балерина!

— Ид-ди! — снова пихнул. Специально на проезжей части ее не придержал: может, машина ее собьет и хоть как-то это кончится? Но — объезжали. При этом, конечно же, материли как могли. Тогда я решил собою заняться: шел напролом — пусть тогда меня собьют и так все решится? Не хотели связываться, объезжали. Не все еще в таком маразме, как мы.

Удивительно долго мы переходили: время будто растянулось. И я глядел на все как бы издалека, с сомнением и удивлением: не может со мной такого быть. Однако случилось. Невысокий бордюрчик, тротуар.

Долго не было ничего нового, месяцев шесть. По телефону Настя уверенно (но чаще, как правило, заплетаясь) рассказывала нам про каких-то бесчисленных своих «учеников» — история живописи, литература.

— Откуда ты это можешь знать, Настя? — пытался добродушно смеяться. — И потом, мне кажется, у тебя далеко не Эрмитаж! — Это уже злая издевка.

— Что значит — откуда знаю? — надменно произнесла. — Я же закончила государственный университет.

— Настя! — уже в отчаянии. — Ну мне-то хоть!..

— Что, отец?

Время от времени она появлялась у нас (занять денег), но как-то вскользь: «ехала по делу, оказалась вблизи». И поскольку обоим неловко было глядеть, быстро разбегались. В последний ее заезд не выдержал, все же сказал (растолстела ужасно — глаза бы не видели):

— Настенька! Ты хоть пива не пей! Выглядишь страшно!

— Я не пью, папа! — почти с настоящей болью выкрикнула она. Слезы блеснули. Бедная наша!

Казалось бы, так и устаканилось: мы будем давать деньги, она толстеть. Бывают же неудачные жизни. И среди них, как ни странно, оказалась моя. Наша. Что ж, надо смириться, терпеть! Привыкнем.

Но это — не с Настей! Она все доводит до «совершенства наоборот». Как мы с ней в школе еще пересочиняли, смеясь: «Во всем мне хочется дойти до самой жути!» Дошли.

Очередной наш звонок — и на фоне привычного нам, как шум дождя, голодного собачьего воя и уверенного Настиного баса (ученики, мол, задерживаются) вдруг чей это воспаленный вопль? Голос до боли знакомый. Не наш ли «артист»?

Значит, чем-то нравится ему эта сцена? Или другой нет? Бурые аплодисменты! По ошибке вместо «бурные» напечатал «бурые». Ничего, сойдет.

— Нет, я больше с ней не могу! — вопил Колька.

Зачем же явился из небытия! Ну просто какой-то орущий призрак!

— Вы не представляете, что она за человек! — раскричался.

Представляем.

— Сказать, что с вами творит она?

И это знаем. Но, как оказалось, не в полном объеме.

— Сказала она вам, что беременна?!

— Как?!

— Девятый месяц уже!

И по надрыву его можно даже предположить, что не от него. Да. Вот и «премьера»!

Разговор. Уже, сами понимаете, не по телефону.

— Настя! Чей это ребенок?

Угрюмое молчание. Не знает ответа?

— Получается — ничей?!

Пожала плечом.

— Но ты же понимаешь, что это мой… внук?!

Сердце защемило от этого слова, которого я так ждал — и боялся! Подумав, кивнула. Хоть в этом определенность.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — вяло ответила.

— Твое «нормально» мы давно уже знаем. Страшнее ничего нет. Но теперь-то другое совсем! Беременна ты — нормально? Это уже больше интересует нас.

— Заинтересовался, отец? — криво усмехнулась. Опять катит на нас! Убил бы! Если бы не…

— Настя! Ну скажи. Хотя бы как себя чувствуешь!

Заморгала. Блеснула слеза. На этом фронте, похоже, не так все блестяще, как на остальных.

— Ну?!

— Нормально… Только кровянка из горла идет.

Первое слово правды? Но какой!

— Врач?

— Сказал, что это на самом деле не из горла. Из носа. Таким образом организм сбрасывает давление. Он умненький у меня!

Бодрее глянула. «Жизнь удалась»? Но тут опять нельзя поручиться за подлинность слов.

— Анализы?

— Все отлично, папа!

Чуть успокоился. Нас хлебом не корми, сделай отлично!

Тут же к другой «проблеме» метнулся: балетные буквально прыжки.

— Я же говорил тебе: не кури сидя!

Это я мать, называется, к беременной дочери привез!

— Почему? — спросила Нонна безучастно. Один дым в глазах.

— Потому! Не видишь, все брюки в дырах! Пеплом своим прожгла!

Посмотрела. Удивленно-отстраненно подняла бровь:

— Это не я.

— А кто же? Черт тебя жжет? Сколько штанов твоих выкинуто, сколько «кохт»! А я ведь их покупаю, стараюсь, ищу их тебе! Деньги трачу!

Прожигательница жизни!

— Спасибо, Венчик! — произнесла равнодушно.

Чем же расшевелить ее?! Мне кажется, уже не проснется! Но тогда хотя не курила бы! «Спящие царевны» не курят! Все плохое в себе собрала. Курит, но не бодрствует.

Художественное выжигание.

— Прожженная ты!

И уже к Насте метнулся: невесело что-то ее лицо.

— Что?!