Грехи матери - Даниэла Стил

Сын стоял напротив нее по другую сторону стола, там, где до того был Питер. Филиппа трясло от злости.

– Я не изменил своего мнения, которое высказал несколько минут назад. Ты лицемерка. Не знаю, была ли ты верна отцу, я на это надеюсь ради его памяти. Но ты не святая. Ты – любовница женатого мужчины. Для меня не важно, алкоголичка его жена или нет. Он женат, и ты с ним спишь. Он на нас работает. Ты спишь с нашим сотрудником. Так что не надо читать мне нотаций.

Он не отрицал того, что она сказала об Аманде, – думал только о Питере и был возмущен, что у его матери роман. Оливия задавалась вопросом, действительно ли его так волновало, что Питер женат, – или он просто не мог представить, что она может спать с кем-то другим, кроме его отца. Он был очень категоричен в суждениях, как и она сама, но ведь с годами ситуация изменилась: они с Питером незаметно для других любили друг друга.

– Я готова забыть всё, что ты только что сказал. Я не горжусь тем, что делаю, но и не стыжусь. Что есть, то есть. Два человека нужны друг другу и несут на своих плечах огромную ношу. Мы тяжело работаем и дарим друг другу немного тепла. Это поддерживает нас в трудные дни, а таких много в этом бизнесе, как и в любом другом. Мы никому не приносим вреда. Я сожалею, если это тебя огорчает, но мы тут все взрослые, даже ты. Тебе сорок шесть лет. Я часто отлучалась, когда ты рос. Я об этом сожалею, но так сложилось. Мне приходилось заниматься другими вещами, и твой отец был с этим согласен. Возможно, мы ошибались. Я всегда буду сожалеть о том, что упустила. Но это ушло, Филипп. Тех лет не вернешь. Я не могу исправить ситуацию, как бы я ни сожалела, что она причиняет тебе боль. И у меня есть право на некоторый комфорт, нравится тебе это или нет.

– Бог ты мой, тебе семьдесят лет. Ты пожилая женщина. И охота тебе заниматься черт-те чем в твоем возрасте?

– Я не занимаюсь черт-те чем, как ты выразился. Жаль, что ты это так видишь. И тебя совершенно не касается, что я делаю, пока я правильно веду бизнес и не ставлю тебя на публике в неловкое положение. Остальное – мое дело, Филипп. По данному вопросу голосование не проводится. Это не заседание совета директоров, это моя жизнь, и у тебя нет права голоса.

Он посмотрел на мать с необузданной злобой и, ни слова более не говоря, повернулся и вышел из кабинета. Он кипел от услышанного.

Оливия дрожала от волнения, снова садясь за письменный стол после ухода сына. Она не хотела, чтобы Филипп таким образом узнал о ее романе с Питером. Она не хотела, чтобы вообще кто-либо о нем узнал. Но Филиппу стало о нем известно, и ей теперь надо было с этим жить. Это ничего не меняло, Филипп должен был с этим свыкнуться. Ей вдруг вспомнились ее собственные чувства, которые она испытала, узнав, что ее мать является любовницей Ансела Морриса. Это ей тогда очень не понравилось, показалось неправильным. Она думала, что ее мать – падшая женщина. Но ей было тринадцать лет, а не сорок шесть. Она обнаружила роман своей матери точно так же, как сейчас Филипп обнаружил ее роман: однажды она застала их целующимися, и Мэрибел призналась дочери. Она сказала, что ей одиноко, а он добрый человек. Но несмотря на их искреннюю взаимную любовь, она так и не вышла замуж за Ансела, даже когда он овдовел.

Оливия была убежденной сторонницей верности. Таких же принципов придерживалась Мэрибел и была верна женатому мужчине, которого любила и который любил ее. Других мужчин у нее не было, даже когда Ансел умер. Оливия тоже была верна только двум мужчинам в своей жизни. Сначала Джо, на всем протяжении их брака, а в течение последних десяти лет – Питеру. Эта жизнь не была безупречной, но она была хорошей и разумной, с учетом обстоятельств. Оливия не была от нее в восторге, но могла оправдать ее для самой себя и оправдывала. Она никогда никому не говорила о Питере, да и не собиралась, хотя часто подумывала, сообщить ли матери. В глубине души она знала, что в тринадцать лет судила о Мэрибел несправедливо и должна за это извиниться. Тогда она не понимала, как Ансел защищал мать, как о ней заботился. Мэрибел нуждалась в нем точно так же, как сама Оливия нуждалась в Питере, хотя он был женат и о разводе не могло идти и речи.

Она задавалась вопросом, почему мать не вышла замуж за Ансела даже после смерти его жены, но никогда не решалась спросить. Он недолго вдовствовал, меньше года, – может, они просто не успели оформить отношения? Впрочем, причины не столь уж и важны. Мэрибел была хорошей и благородной женщиной. Такой же была и Оливия, что бы ни думал сейчас Филипп. Она сожалела об ограниченности его мышления, резкости суждений и обидах, которые он нес в себе на протяжении многих лет. Он не был готов принять или поверить, что люди стараются сделать как лучше, даже если они неидеальны. Вдобавок он довольствовался женой, которая, по убеждению Оливии, его не любила и, видимо, не была на это способна. Его жизнь была тоскливой. Свои компромиссы – согласие на любовь женатого мужчины, который был к ней добр и которого она уважала, – Оливия считала менее болезненными, чем компромиссы сына. Им с Питером не был нужен брак, они просто любили друг друга. Оливия не собиралась позволять Филиппу испортить их отношения своими категоричными взглядами на «правильность». Она имела право самостоятельно принимать решения по столь личным вопросам.

Она дрожащей рукой набрала номер сотового телефона Питера. Тот ответил немедленно. В голосе слышалось беспокойство:

– Ты в порядке?

– Да, – твердо ответила Оливия. Она была исполнена решимости, несмотря на раздражение сына и его обвинения. Важно было то, как видела себя она сама. Она считала, что поступила наилучшим возможным образом для всех, кого это касалось.

– Он с этим свыкнется. Он очень косный человек, да и брак у него несчастливый. Из-за этого он жёсток и несправедлив с другими. Еще он ищет предлог, чтобы свести со мной старые счеты и излить обиды. Но тебя это никак не касается. Просто сегодня мы предоставили ему возможность позлиться на меня.

Оливия хорошо знала своего старшего сына.

– Извини, что я тебя оставил. Я бы не ушел, но подумал, что ты не захочешь, чтобы я присутствовал при разговоре с сыном.

– Я бы этого не хотела, – подтвердила она. – Ты поступил правильно.

– Что он сказал?

– Много гадостей. Он хотел знать, изменяла ли я его отцу. Я ему, конечно, не изменяла, и, возможно, хорошо, что Филиппу это сказала. Он достаточно взрослый, чтобы понимать, что между нами происходит. Ему почти пятьдесят – в этом возрасте он должен быть готов мириться со слабостями других людей. Если не готов, он никогда не сможет простить что-либо и себе самому. Кто-то когда-то сказал, что быть взрослым – это принимать родителей каковы они есть. Проблема в том, что большинство из нас в этом смысле не является взрослыми. Мы хотим, чтобы наши родители были идеальны и жили в соответствии с нашими идеалами. Наши дети хотят, чтобы мы безусловно прощали им их ошибки, но нам не хотят прощать ничего. Но это же не может продолжаться бесконечно. Филиппа ждут тяжелые уроки. То же относится к Касси. Она ничего мне не простила, особенно отсутствия в момент смерти Джо. Я сама чувствую себя виноватой и многие годы себе внушала, что, окажись я рядом, он мог бы выжить. Но случилось иначе. Я вообще нагородила достаточно ошибок. Но наши с тобой отношения к ним не относятся. Мы никому зла не делаем, Питер, пока твой брак остается в неприкосновенности и ты не травмируешь Эмили, – а ты, я уверена, этого не делаешь.