Попугай в медвежьей берлоге - Максим Матковский

– Чушь! – сказал я и рассмеялся. Должен признаться, смех мой звучал крайне натянуто. – Вранье, Мирван уехал проведать родственников в деревню. Он взял отпуск на две недели…

– Ага, конечно, родственники в деревне. Будь внимателен, Халид пока что тебя просто изучает, но придет время, он протрезвеет – и накидает тебе жучков да камер… Они даже узнают, что ты ссышь сидя…

Я густо покраснел. Лицо мое – предатель мой, выдает меня при первой же удобной возможности. Ничего не могу с собой поделать.

– Это только из гигиенических соображений, – оправдался я.

– Вот тебе еще пример: шел как-то Халид по парку в Дамаске и увидел двух целующихся под кустом. Парень и девушка, совсем молодые. Что, ты думаешь, было через десять минут? Полиция нравов повязала их, кинула в участок и допрашивала. Ладно бы на этом всё и замяли. Но полиция нравов позвонила их семьям, пошли сплетни, а ты знаешь, какой позор испытывает мусульманская семья, если их чадо оказалось в полиции нравов? Короче, им запретили встречаться их же родители, а паренек тот вздернулся…

– Нет, это ошибка, – сказал я. – Уверяю, вы Халида с кем-то путаете. Он вовсе не такой, он же при Союзе в Харьковском институте учился…

– Учился он там не просто так, а по заданию, не будь лохом, попугайчик. Теперь, когда ты работаешь на нас, я тебя не просто предостерегаю, а запрещаю общение с ним. Сказал ему привет, сказал ему пока. И все. Баста.

– С кем же я буду дружить?

– Дружить? – Господин Фрайдей рассмеялся. – В Табке у тебя нет друзей, Табка – это мешок со змеями и пауками, очень ядовитыми змеями и ядовитыми пауками. За одну голову сирийский СМЕШ отстегивает десять штук долларов. Все прямо из кожи вон лезут, чтобы ближнего сдать. Ты знаешь, что такое для Сирии десять штук? Это целое состояние. Не суй руку в мешок, и змея тебя не укусит, понятно?

– С виду Табка просто пыльный занюханный городишко, – сказал я.

– Да Табку и основали спецслужбы, когда на Евфрате начали возводить гидроэлектростанции. Раньше это был закрытый город, служащие и их семьи тщательно проходили отбор… сейчас хоть и в город можно попасть, но СМЕШ и прочие тайные полиции глаз с него не спускают. Ты многого не знаешь.

Вечером я прихватил кипу переведенных бумаг и пошел к коттеджу директора. Коттедж его располагался в укромном, скрытом секвойями и пальмами уголке, недалеко от здания Администрации. На заднем дворе имелся небольшой цветочный садик, за которым ухаживала супруга, и бассейн, которым они не пользовались. Несмотря на невыносимую жару, они постоянно мерзли. Видимо, сказывался преклонный возраст.

Директора я застал за документами, он склонился над отчетами расходов с калькулятором и никак не мог обуздать цифирь. Он ожесточенно клацал по калькулятору указательным пальцем и поначалу не замечал меня. Супруга его – чрезвычайно общительная женщина, бегло владела арабским и никогда не упускала возможности поболтать со мной на языке Пророка.

– Давай сюда, что ты там принес, черт побери. – Директор выхватил у меня из рук бумаги и, не глядя, кинул их на стол, потому что на столе вообще не было места. Беспорядок полнейший. Фирма потребовала у него прислать отчет по расходам к следующему утру.

Придя домой, я опять уселся за переводы. Должен сказать, что спустя пять месяцев работы я полностью освоил техническую терминологию и даже начал кое-что соображать в трансформаторах. Теперь я знал, где у трансформатора сердце, где пузырь мочевой, а где и кровь. Не так уж и сложен технический перевод, если немного полистать архивные документы и выписать нужные слова. По сути, инженеры оперируют одной и той же лексикой, ничего особенного, мыльный пузырь размером со слона наконец-то лопнул, и я расслабился.

В час ночи позвонил директор и начал орать:

– Какого хрена ты тут понаписывал?! Где ты достал эти цифры?! Из задницы?! Да, я смотрю, ты любишь ковыряться в заднице! Здесь все неправильно! Надо переделывать! Бегом иди сюда!

Я сохранил файлы, оделся и вышел из квартиры, а когда закрывал дверь, то снова раздалась телефонная трель. Я снял трубку.

– Алло, – сказал директор вменяемым голосом. – Сиди уже, все правильно, нормальные цифры… я просто не туда посмотрел.

Работать я мог хоть до утра, а вот спать никак не мог, организм мой настолько привык к ночной жизни, что спать я мог только днем после обеда, да и то пару часов.

Покончив с работой, я полез в социальные сети. Да, у меня появилась дурная привычка лазить по социальным сетям. Все это от скуки, будь я в Дамаске, а не в Табке, то гулял бы по ночам, а не просиживал за компьютером. Чем люди занимаются в социальных сетях? Да ничем, сплошной идиотизм, все гадят друг другу на головы, приводят неточные цитаты, корчат из себя умников, каждый хочет быть потрясающей личностью, ставит на профиль уникальные фотографии, отыскивает в поисковике никому не известные музыкальные группы, пишет о том, как он вкусно пожрал, и прилагает неопровержимые доказательства в виде кулинарных коровьих лепешек. И все это перемешивается, будто щебень, цемент и песок в бетономешалке, вместе с безмозглыми сообщениями о нарядах певичек, новыми мобильными телефонами и дорогущими блестящими тачками. А когда люди выходят из социальных сетей, оставленный ими мусор копошится, спорит сам с собой и живет полноценной жизнью. Стоит заметить, что восстановил я профиль еще и потому, что стал получать письма, не поверите, от кого, от бывшей студентки своей Карины. Она-то и спрашивала, есть ли я в социальных сетях. Ну, пришлось и появиться. Сначала мы переписывались с Кариной раз в неделю, потом ежедневно обменивались парой строк, а потом меня уже и за уши нельзя было оттащить. Я просыпался с мыслью о том, что нужно написать Карине, пожелать ей хорошего дня, доброго утра и прочей чепухи, я клацал мышкой и со слюной у рта разглядывал ее фотографии. Особенно те, где она отдыхает на морях в купальниках, в изумительных купальниках, в закрытых купальниках и купальниках очень открытых. Я увеличивал фотографии и рассматривал ее соски и анатомию влагалища. А что мне оставалось делать? В Табке я столкнулся с рядом проблем по этому поводу. Не могу сказать, что я самец и какой-то там невообразимый кобель, но в Киеве я мог хотя бы лицезреть прекрасных дам на улицах, в метро, в кафе, да где угодно я мог любоваться женским полом. В Табке же половина женщин закрыта черными одеяниями с головы до пят, и все, что можно увидеть через узкую щелочку паранджи, – так это их загадочные глаза. Сирийская молодежь называет закрытых женщин ниндзями. В Администрации работают несколько закрытых женщин, с которыми мне по долгу службы приходится общаться. Одна женщина по имени Асия работает в отделе документации, куда я частенько захаживаю. Она любит со мной болтать о разном, про погоду, музыку, про Украину и прочее, прочее. Это настоящее испытание – разговаривать с человеком и видеть только его глаза. Признаться, мне тяжело было воспринимать ее как личность, создавалось такое впечатление, будто я с роботом болтаю, и как я ни пытался побороть в себе это предубеждение и привыкнуть, а все равно не получалось.