Тревожная осень - Андрей Дымов

– Я все понял, – сказал он, обращаясь одновременно к обоим.

– У вас будут какие-нибудь пожелания? – спросил Майер, повернувшись к Дымову.

Тот на мгновение задумался: «А что можно пожелать? Хотя, наверное, можно».

– Господин профессор, у меня есть одно пожелание. Я хочу, чтобы вы сделали операцию как можно быстрее. Если можно, прямо сейчас.

Кажется, впервые за полчаса, которые они втроем находились в кабинете, на лице Майера появилась улыбка (а то просто «человек в футляре»).

– Сегодня не могу, а завтра – пожалуйста. Вы готовы, господин Дымов?

Господин Дымов хотел сказать, что он всегда готов, как пионер, но вовремя сообразил, что мэтр не поймет шутки.

– Конечно, я готов и благодарю вас за предложение.

– Хорошо, – сказал профессор и начал смотреть свой ежедневник, в котором, наверное, было расписание операций. – Я могу вас прооперировать завтра в 9 утра. Согласны?

– Конечно, профессор, – со скоростью ученика-зубрилы выпалил Андрей Семенович.

– Но тогда вам придется сегодня же лечь в госпиталь, предварительно уладив все формальности с фрау Кирштенмайер.

– Если надо, сделаю, – выпалил Андрей Семенович.

«Вот пруха, – подумал он, – быть прооперированным менее чем через двадцать четыре часа. И все, кончится состояние болтания определенной субстанции в проруби».

Видимо, он был так глубоко погружен в свои мысли, что последний вопрос Майера донесся до него издалека:

– Надеюсь, в последние дни вы не принимали кроверазжижающие препараты, такие, например, как аспирин?

– Я принимал аспирин вчера утром, – уже не так быстро ответил Андрей Семенович. Он понял, что на это скажет профессор. И услышал:

– Прием препаратов типа аспирина должен быть прекращен минимум за пять дней до операции. Минимум, – с нажимом повторил мэтр. – Поэтому я смогу взять вас на операцию только в пятницу, и ни днем раньше. Вы согласны?

«Сопротивление бесполезно», – подумал Андрей Семенович.

– Я согласен, господин профессор, – тихо, как нашкодивший ученик, произнес он.

– Ну вот и отлично, – сказал профессор. – Следующие два дня вы свободны, а в четверг к 8.00, на всякий случай, натощак жду вас. Я попрошу фрау Кирштенмайер подготовить все необходимые документы.

И тут же, переходя на человеческий язык, Майер заговорщицки подмигнул:

– Я вам завидую, господа. В Мюнхене в эти дни проходит фестиваль пива. С удовольствием составил бы компанию, но, увы, работа не пускает.

Поняв, что они свободны, Жизнев и Дымов почти по-дружески попрощались с профессором, сказав в конце дежурное «увидимся в четверг». И не очень довольные, но уставшие вышли из профессорского кабинета.

Когда через пять минут они зашли в кабинет фрау Кирштенмайер, она уже все знала. И не только знала, а на столе перед ней лежали распечатанные карты Мюнхена и Штутгарта, а рядом – листочек с записями о том, что и где посетить.

«Ну не баба, а просто электровеник какой-то», – с восхищением думал Андрей Семенович, пока помощница Майера втолковывала Жизневу, куда идти.

«Что ж, надо перекантоваться два с половиной дня, считая сегодняшний, – уныло размышлял Андрей Семенович. – Как-нибудь перетерплю».

Они сели в машину. Жизнев включил двигатель и тут же выключил.

– Слушайте, Андрей Семенович, а вы помните, что у нас через час двадцать минут консультация в Мюнхене? Звоним, что опаздываем, и едем?

– Кто мне говорил «Не мечитесь»? – напомнил Андрей Семенович. – Анекдот про хозяйку публичного дома помните?

Жизнев расхохотался:

– Значит, не суетимся?

– Не суетимся. Ни в коем случае. Кроме того, я уже не могу без этой фрау Кирштенмайер. Не могу ее бросить. Так что, Александр Владимирович, давайте позвоним в Мюнхен, откажемся под благовидным предлогом от рандеву, а затем – обедать, полдничать, ужинать. В общем, давайте устроим праздник живота, обильно все запив восхитительной граппой. Поехали!

На следующий день рано утром Андрею Семеновичу позвонила Наталья Ивановна – именитый профессор из их института, консультировавшая Дымова при написании докторской. Можно сказать, крестная мама его защиты.

– Андрюшенька, у меня для тебя хорошая новость: только что звонили из ВАКа. Ты – доктор наук, мой дорогой. Я тебя целую и поздравляю. Будь здоров и стань академиком.

– Спасибо, Наталья Ивановна, – Андрей Семенович с трудом проглотил комок в горле. – Вы бы знали, как это вовремя. Я вам так благодарен за звонок, за помощь, за все. Вы же знаете, какой я суеверный. И какая хорошая примета – ваш звонок.

– Ладно, Андрюха, приедешь – проставишься.

У него чуть не слетело с языка: «Если приеду, проставлюсь», – но настрой неожиданно ставшего прекрасным утра не соответствовал этой мысли, и она мгновенно испарилась.

– Конечно, проставлюсь, Наталья Ивановна.

– Ну, Андрюня, приезжай скорее. Целую тебя. Пока.

«Что ж, – подумал Андрей Семенович, – это знак Божий. А уж какой нужный и своевременный! Все: душ, завтрак и, как договаривались, берем сегодня Мюнхен, завтра – Штутгарт, а послезавтра – в койку к фрау Кирштенмайер. То есть, правильнее сказать, в койку, приготовленную ею для меня. Но без фрау…»

Прошло около получаса после того, как их «жук» взял курс на Мюнхен, и Андрей Семенович почувствовал, что в машине едут не двое, а трое. Первый был, несомненно, Жизнев. Второй – генеральный директор научно-технической компании, заслуженный, почетный, уважаемый в своей отрасли ученый. Эти два креативных человека делились друг с другом массой интересных вещей, обсуждали их, и, несомненно, им было комфортно вместе. У второго не возникало никаких проблем с PSA и здоровьем. У него была одна задача – создать и реализовать как можно больше проектов, и даже не во имя возможных будущих гонораров (хотя и они были ему не чужды), а для того, чтобы убедиться: его идеи реально воплотить в жизнь. В общем, это был Андрей Семенович до прихода к Анне Ивановне в конце июля. Вместе с ними ехал третий – еще один Андрей Семенович, – и общего с первым у него была только оболочка. Это был настоящий Андрей Семенович, но только находившийся в состоянии полного оцепенения. Он понимал, что через три дня ему предстоит серьезная операция. Но вроде бы это не касалось его и, следовательно, не волновало. Он ничего не мог делать, кроме как внимать оживленному разговору своего двойника с Жизневым, не понимая услышанного. То есть он понимал все слова, но не мог составить из них связную фразу. Да, это было оцепенение, правда не такое, в которое он впал после известия Жизнева о результатах биопсии, – потное, жалкое, без малейшего лучика света в конце не туннеля, а лаза, подобного кротовьему. Сейчас он находился в оцепенении, которое обычно вызывают медикаментозно.

Он испытывал подобное и ранее, но когда? Его мозг – его компьютер – находился будто бы в спящем режиме, и в нем медленно перелистывались страницы жизни. Вдруг он вспомнил: это было девять лет назад, сразу после смерти матери.