Последняя истина, последняя страсть - Татьяна Степанова

Лиза повернулась к нему спиной, пошла на кухню, где готовила ему ужин. Резала овощи на доске острым ножом. Смотрела, как он снимает с себя полицейскую амуницию, стягивает через голову пропотевшую форменную рубашку.

– Доволен собой, Вилли Ригель?

– Лизбет, Лизочка. – Он стоял перед ней такой большой и сильный. Весь накачанный. Виноватый? Нет. Но и не довольный собой. Печальный.

– Славно вы сегодня потрудились на городской площади. – Лиза усмехнулась. – Великолепные результаты работы, отличные служебные показатели. Полные автозаки студентов, женщин, пенсионеров. Набитые битком жителями нашего славного города.

– Лиза, не надо так говорить.

– А как мне еще про это говорить? Может, как в комментах в интернете про митинг пишут? Знаешь, как тебя теперь в городе называют все?

– Пусть зовут как угодно. Я делал, что должен. Я не допущу здесь столкновений, гражданского противостояния.

– Нет никакого противостояния, Вилли Ригель. Весь город против завода. Хотят, чтобы воздух не отравляли, чтобы дети не болели. Ты так детей жаждешь, а ведь им здесь жить.

– Я наших с тобой детей хочу… наших, Mein Diamant.

Он назвал ее, как звал лишь в постели на пике страсти – Мой Алмаз, Моя Драгоценность.

– Марш в душ, – велела Лиза сухо. – От тебя так и разит полицейской казармой, служебным рвением и тестостероном.

Он ушел в душ. Лиза резала овощи, стучала ножом по доске. Слушала, как шумит вода в ванной. Отложила нож, овощи – в салатник, полила оливковым маслом. Вилли Ригель вышел из ванной голый, в одном полотенце низко на бедрах.

– Иди ужинать.

– Лиза, иди ко мне.

– Иди ужинать, – повторила она.

– Спасибо, я не голоден.

Он взял нож со стола. Сжал в руке – жест профессиональный – и нанес себе порез на груди. Кровь потекла.

– Прекрати! – закричала Лиза. – Положи нож!

Но он полоснул себя снова по груди.

– Безумный Вилли Ригель. – Она бросилась к нему и сама отняла у него нож. – Ой, кровь! Где перекись, где йод, пластырь?!

– Ты не хочешь меня. Отвергаешь. Гонишь. Я разум от этого теряю. Когда здесь болит… – Он коснулся сердца.

– Безумный, безумный… дурак несчастный. – Лиза тащила его за собой в спальню.

Отодвинула дверь встроенного шкафа-купе. Аптечка – на полке в плетеной корзиночке. Лиза выхватила пластырь, перекись водорода, ватные диски. Повернулась к нему.

Полотенце его упало на пол.

– И в школе себя постоянно лезвием полосовал. – Лиза заставила его сесть на кровать. Смочила ватный диск перекисью, начала останавливать кровь. – Полоумный Вилли Ригель.

– Помнишь, как меня в школе звали? Фриц недорезанный. Фашист. Гестапо.

– А ты из-за этого постоянно дрался. И лезвием себя резал.

– А ты меня жалела… всегда была на моей стороне… моя разбитая рожа в синяках… И ты как добрый ангел.

В следующее мгновение она уже в кольце его рук.

– Пусти! Надо раны промыть.

Она обработала порезы, заклеила пластырем. Вилли Ригель поцеловал ее плечо сквозь белую домашнюю рубашку. Поцеловал ее в шею. Забрал ее руку в свою и положил себе на бедро.

На мгновение они замерли.

– Знаешь сказку про Тристана и Изольду, – шепнул он, весь отдаваясь ее ласке. – Влюбились, но ей честь и гордость ему дать не позволяли. Меч клали между собой в постель… В Померании по-другому об этом рассказывали. Они не спали, они кровью побратались.

Он отпустил ее.

– А ты, Mein Diamant…

– Что, Вилли Ригель?

– Ты бы хотела так, как они?

– Что?

– Чтобы и мы с тобой побратались кровью. Это мощно, это до смерти. Чтобы уже никто и ничто между нами не стояло.

Она смотрела на него.

– А как это делается?

– Просто. Хочешь прямо сейчас?

– Вилли, я…

– Высшая степень доверия… надо ранить друг друга. – Он резким рывком отодрал пластырь с порезов, но кровь не пошла. – Ударь меня сюда.

– С ума сошел?

Он поймал ее руку, сжал, притянул к себе.

– Это не страшно, Лизбет. – Ее рукой в своем кулаке сильно ударил себя по ране. И опять потекла кровь.

– Надо острое найти, – прошептала Лиза. Повернулась к шкафу.

В углу на вешалке – свадебное платье в чехле. Рядом нарядные коктейльные платья из бутика Bosco, чтобы менять наряды на свадьбе, зажигать в ночном клубе. Этикетки приколоты изящными булавками. Лиза отстегнула одну булавку и протянула Вилли Ригелю. Рубашка ее упала на пол.

Он взял булавку, обнял Лизу одной рукой, поцеловал в губы так, что она сразу забыла обо всем, очень осторожно уколол булавкой под левую грудь. Маленькая ранка, капельки крови. В следующий миг он прижал ее к себе так, что у нее перехватило дыхание, притиснул к груди, целуя в губы, смешивая с ней свою кровь. Опрокинул на кровать, целуя ее всю. И грудь – маленькую кровоточащую ранку, пробуя ее кровь на вкус.

– А теперь ты, Лизбет… ну же, давай… немного вампирства…

Она приникла губами к порезу на его груди. Он тяжело дышал.

– До смерти теперь мы… до самого auf Wiedersehen… – Он все прижимал ее голову к своей груди. – Мы с тобой побратались, Mein Diamant… Это даже не спать вместе… это вместе умереть и воскреснуть…

– Может, и свадьба теперь ни к чему, Вилли Ригель?

– Послезавтра ты станешь моей женой, мой Побратим. Все к твоим ногам брошу. Все сделаю, что пожелаешь.

– У меня как раз есть одно желание, мой Побратим. – Лиза приподнялась на локте, заглядывая ему в глаза.

– Все, что угодно.

– Я хочу, чтобы ты их отпустил.

– Кого? – спросил он.

– Всех задержанных сегодня на митинге.

Он тоже приподнялся на постели.

– Лиза, о чем ты?

– Я хочу, чтобы ты всех отпустил, – повторила Лиза. – Этого я желаю. И требую.

– Нет.

– Нет?

– Лиза, я не могу.

– Почему?

– Потому что есть такие вещи, как присяга, приказ.

– Есть еще человечность и сердце… сердце в груди, Вилли Ригель. Вот здесь, под порезом.

– Мое сердце принадлежит тебе. Там нет места ничему другому.

– Даже состраданию и справедливости? – спросила Лиза. – Так ты их выпустишь из-под ареста?

– Я не могу этого сделать.

– Жест свободы, Вилли Ригель. Бунт. Этот твой жест запомнят надолго! Ну?