Паромщик - Джастин Кронин

на какой-то вечеринке. Отец выглядел значительно моложе мамы. Он был в смокинге, а та – в облегающем красном платье. Они стояли плечом к плечу и улыбались. Снимок был сделан еще до моего появления в их жизни.

– Красивая женщина, – сказал Джейсон.

Меня тронули его слова.

– Да. Она была красивой. И очень общительной.

– А как ваши родители встретились?

– Мама работала у отца. И уволилась, когда они усыновили меня.

Я подумал, не забрать ли фото с собой, но тут же отказался от этой затеи. Зачем? Оно будет лишь вгонять меня в депрессию. И потом, брать что-либо из дома считалось противозаконным. Снимок, как и все личные вещи отца, теперь являлся собственностью Центрального банка.

– Продолжим осмотр, – сказал я, ставя рамку обратно на бюро.

Две гостевые комнаты ничего нам не рассказали. Они выглядели так, словно туда годами никто не заглядывал. Исчерпав все варианты, мы свернули в боковой коридорчик и остановились у двери комнаты, которая когда-то была моей. Я подсознательно оставил ее напоследок и вдруг понял почему: из-за телескопа.

Самое раннее мое воспоминание, и притом предельно ясное. Мой первый день после парома, когда вокруг – сплошные странности. Отец повел меня в комнату, сказав, что теперь она моя. И там, среди множества незнакомых вещей, я увидел красивый таинственный предмет: длинную, тонкую трубу, обтянутую кожей. Она крепилась к сверкающей медной скобе (точного названия я не знал), а скоба – к деревянному полированному штативу, поставленному в эркере. Мой взгляд сразу же примагнитился к волшебному прибору. «Что это? – спросил я у мужчины, назвавшегося моим отцом. – Для чего это нужно?» Я увидел радость в глазах отца, словно он ждал этого вопроса. Он стал объяснять устройство линз и принцип работы телескопа. Оказалось, телескоп способен приближать то, что находится далеко, и увеличивать мелкие предметы. В далекие времена мореплаватели вовсю пользовались телескопами (только те были поменьше и назывались подзорными трубами), чтобы вести наблюдения и ориентироваться по звездам. Отец употреблял много незнакомых слов, но мне понравилась сама манера объяснения. Многое прояснилось, когда я прильнул к окуляру и навел трубу на океан. Парусная лодка, до того еле видная, стала четко различимой. Зрелище показалось мне чудом; я задыхался от восхищения. Я понимал, что отец, рассказывая о действии оптического прибора, на самом деле говорит о том, как человек – в данном случае я – должен взаимодействовать с миром.

Поначалу телескоп был источником нескончаемого восхищения. Я часами всматривался в окуляр, познавая мир, частью которого теперь являлся. Разглядывал волны с белыми барашками, парусники, бесстрашно несшиеся под напором ветра, а вечерами созерцал луну, похожую на человеческое лицо: казалось, будто она тоже смотрит на меня и признает, что я существую. И конечно же, смотрел на звезды. Постепенно мои интересы изменились, и я мог повесить на телескоп рубашку, не испытывая прежнего благоговения. Но в памяти он оставался символом моей юности, величайшим из чудес той поры, когда я только вступал в жизнь.

Открыв дверь, я увидел, что телескопа нет. Мебели тоже. Комната была пустой.

Я остановился как вкопанный и с грустью подумал, что наше взаимное отчуждение, наступившее после гибели мамы, было очень болезненным для отца. И тогда он опустошил комнату, дабы вычеркнуть меня из своей жизни. Но человек, с которым я сидел два дня назад, вовсе не казался мне таким.

– Чем пахнет? – спросил я Джейсона.

Он принюхался:

– Свежей краской?

Я провел рукой по стене. Поверхность была совершенно гладкой. Потом я взглянул на пол и заметил белые капельки возле плинтуса.

– Когда те двое беседовали с тобой, они спрашивали что-нибудь о моем отце? – спросил я, повернувшись к парню.

Он ненадолго задумался.

– Простите, директор Беннет, но я не помню. Я был сильно напуган.

– А третий? Ты уверен, что он не включался в разговор и не задавал тебе никаких вопросов?

– Именно так. Он просто сидел. – Джейсон прищурился. – Думаете, это сделал кто-то из «три-эс»?

– Не знаю, но краска едва успела высохнуть. Мы с тобой не первые, кто побывал здесь после нашего отъезда в среду.

Я снова принялся разглядывать стены. Что-то здесь было, я чуял это. Однако глаза ничего не видели.

Мы вернулись ко мне домой. Я сказал Джейсону, что надо поставить машину в служебный гараж, а дальше он волен делать все, что ему заблагорассудится.

– Вы уверены? Вам действительно больше не надо никуда ехать?

– Уверен. Приятных выходных. – Я вылез и подошел к водительскому окошку. – И последнее. О том, где мы были сегодня, никому ни слова.

– А что, если это все-таки «три-эс»?

– Тогда тем более. Если они вдруг объявятся, сразу звони мне.

Парень молчал, уставившись на рулевое колесо.

– Но я хочу сказать, директор Беннет… Мне очень жаль, что с вашим отцом случилось такое.

Эти слова с незначительными вариациями я слышал в течение всех трех дней. По меткому выражению одного человека, они служили «психологическим болеутоляющим». Но в устах Джейсона они звучали по-другому.

– Спасибо, Джейсон. Я очень признателен.

– Мои родители вместе пошли на ретайрмент. Это было три года назад. Может, вы их помните? Фрэнк и Леони Ким.

Я вдруг вспомнил. Правда, их контрактами занимался другой паромщик, но я следил за ходом дела, поскольку оно касалось парного ретайрмента. Такое случалось, хоть и редко. Они дважды продлевали свой брачный контракт и прожили вместе почти шестьдесят лет. У Фрэнка, который был старше жены, были проблемы со здоровьем, требовавшие дополнительных документов. Их питомец учился в университете.

– Разве мы с тобой тогда встречались?

Он кивнул:

– У них дома, в день отправки на паром. Там собралось много народа, но вы отвели меня в сторону и пожали мне руку. И еще похвалили за смелость.

– Серьезно?

– Да. Это было очень здорово.

Все это время Джейсон терпеливо ждал, когда я вспомню тот день.

– Джейсон, прости. Я должен был вспомнить.

– Мы встретились, когда у вас хватало своих забот, – пожал плечами он. – Все нормально.

Нет, черт возьми, это было ненормально. Я постучал по крыше машины и отошел.

– Увидимся в понедельник.

Я посмотрел вслед отъезжающему седану, затем пошел в дом, странно пустой. Потом я вспомнил, что Элиза отправилась за город. Я проверил записи на автоответчике. Она не звонила. Подумав, я решил, что это даже к лучшему. Что я сказал бы ей? Как объяснил бы события этого странного и тревожного дня?

Я смешал себе коктейль и отправился в патио. Со стороны моря наползали густые облака. Температура падала. Я сел в шезлонг и вскоре продрог. Пришлось взять из спальни