Моя любимая кукла - Зульфия Талыбова

Она сидела на первом ряду…

Поникшая, грустная, оскверненная…

Я медленно спустилась и прошла к ней со стороны спинок, не в силах глядеть ей в лицо. Прямо на моих глазах на сиденье свежей кровью кто-то невидимый написал слово «Ляля».

Дрожащими руками я подняла девочку и, прижав к груди, побежала из театра вон.

Я бежала, бежала, бежала. Только бы не останавливаться и не оборачиваться…

Гроза сменилась тёплым дождём.

Я все бежала. И вот исчезла дорога, исчез лес. Закончился дождь. Ни неба, ни земли, лишь чистый лист.

Я стояла на ватмане.

Я смотрела на ребёнка, которого не смогла спасти. Худенькая полумертвая девочка глядела на меня огромными глазами на высохшем личике и едва улыбалась:

– Спасибо! – Тихо-тихо прошептала она одними губами.

Только сейчас я заметила на малышке кровь. Но откуда?! Обряд не состоялся, но почему девочка все равно в синяках и ранах? Почему она все равно оказалась на пустом сиденье? Почему следы от шлепков и ударов все равно появлялись на ее теле, даже когда я защищала ее?

Она уменьшалась в моих руках и превратилась в маленький комочек бумаги, он почернел и разлетелся пеплом.

Я разрыдалась и упала на колени.

Я ведь защитила ее, она больше не на сцене, злодея нет. Тогда почему она умерла? Он не терзал ее, я помешала ему, но почему мне так мучительно больно в груди? Неужели обряд оказался неизбежным? И даже волшебным ластиком его не стереть из памяти…

Подул теплый ветер, и что-то теплое и маленькое коснулось моей щеки.

Я подняла голову.

Здоровая и улыбающаяся девочка стояла передо мной и гладила по щеке.

– Я не умерла. И пусть на моем теле сохранились следы его зла, но они больше не болят. Он все равно бы украл меня, и это не изменить. Я всего лишь хотела, чтобы теплый и заботливый взрослый был рядом и защищал от него. Только ты могла им оказаться. Ты исцелила меня, и я очень тебя люблю.

Рыдания вновь вырвались из моего горла.

– Я живу в тебе. Вот здесь. – Девочка коснулась моей груди теплой ладошкой. – Тут мой домик. Ты впустишь меня?

Я закивала. Она крепко обняла меня своими маленькими ручками, а я плакала, уткнувшись в ее детское плечико.

– И я все равно люблю фиолетовые цветочки. Не запрещай нам, пожалуйста, на них смотреть! – Напоследок, пожелала девочка и растворилась в моей груди.

Впервые за двенадцать лет я почувствовала себя целостной и смогла вздохнуть свободно: мой внутренний ребенок исцелился.

«Белый солдатик» стоял напротив открытой палаты.

Нехорошо подглядывать, но здесь свои правила.

Она проснулась на голом матраце. Там, где лежала подушка, он был совсем мокрым – следы ушедших мучений. Скомканное одеяло валялось на полу, а простыня задралась до изголовья!

Пол усеян снегом.

Она вскочила с постели. Никакой это был не снег – перья из распотрошенной ею во сне подушки осыпали комнату!

Она замерла и прислушалась: из актового зала доносилась музыка: летняя гроза в современной обработке.

Двенадцать лет назад по миру путешествовал некий Кукольный Барон и похищал маленьких девочек для игры в своем заброшенном театре. Он создавал с ними пьесы и готовил к особому обряду – сохранить девочку навсегда хорошенькой бесчувственной куколкой.

Он растил из ребёнка послушную игрушку, и сам решал, когда наступит лето, осень, зима или весна, сколько они будут длиться и в какой последовательности. Но всегда в конце «года» девочку ждал обряд. И чем слабее и покорнее она становилась к финалу, тем более сильным и могучим ощущал себя Барон.

Он считал, что девочка не станет истинной куклой, пока он не надругается над ней и не сделает взрослой – в этом и был смысл обряда. Но ни одна не оправдала его надежд: дети не переживали таких издевательств над душой и телом. Он коллекционировал трупы малышек на первом ряду.

Про Кукольного Барона все же узнали и нашли заброшенный театр.

Последнюю девочку удалось спасти. Но он успел совершить жестокий обряд. Она единственная, кто выжил после него, но надолго поселилась в краю, где правили «белые солдатики».

Один из них сегодня намеренно добавил успокоительное в обед и не позвал ее на музыкальный час: не так-то просто встретиться со своей болью. Но, глядя на разруху в комнате, ей, наконец, удалось сделать это во сне.

Она в недоумении стояла посреди комнаты и ещё не успела прийти в себя.

Белый солдатик позвал ее.

Вместе они подошли к окну. Там во дворе была клумба, на которой только-только распустились фиолетовые цветочки.

Она улыбнулась и положила руку на грудь – впервые за двенадцать лет ее реакция на эти цветы изменилась.

Белый солдатик ничего не говорил, а лишь наблюдал.

– Знаете, – Начала она, повернувшись к нему. – В современной обработке летняя гроза звучит куда ярче! Я бы сказала динамичнее и… результативнее!

– Удивительные наблюдения. Отчего же? Поясни!

Она молчала пару секунд, собираясь с мыслями.

– Первую версию обработали, дополнили, и… – Запнулась она. – Во сне я сделала то же самое… с теми давними событиями…

Лицо белого солдатика засветилось: интерес и восхищение застыли на нем.

– Ремейк, значит… – Предположил он.

– Да, можно и так сказать… – Ее пальцы судорожно теребили манжеты водолазки. – Только я была главная. Под звуки летней грозы в симфонической обработке я уничтожила Кукольного Барона, защитив себя маленькую.

– Это замечательно! Я и не думал, что такая польза может быть от музыкальных часов! Тем более, во сне! Расскажешь подробнее в кабинете?

– С удовольствием! – Улыбнулась она.

А за окном красовались первоцветы – фиолетовые крокусы – предвестники весны.