Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника - Владимир Иосифович Гурко

Определенного содержания для членов Совета законом установлено не было, и размер его определялся в каждом отдельном случае при назначении нового члена Совета. Назначавшиеся оклады нельзя было считать чрезмерными; обыкновенно они первоначально устанавливались в 10 тысяч рублей и затем повышались до 12 тысяч рублей, а иногда и до 14 тысяч. Большее содержание получали лица, занимавшие в течение многих лет министерские должности; для них они составляли обыкновенно 15 тысяч, и лишь в последние годы несколько лиц получало 18 тысяч рублей[187]. Конечно, для многих эти содержания являлись пенсиями, так как никакой работы эти лица не несли и даже присутствие их в Совете было фактически не обязательно. Едва ли, однако, и как пенсии были эти оклады чрезмерными для лиц, посвятивших всю свою жизнь государственной службе, занимавших на ней высшие должности и так или иначе работавших на пользу родины. Английские министры, если они занимают эту должность в течение 11 месяцев, получают пенсию в размере полного министерского содержания.

Дела, касавшиеся личного состава, сохранялись в величайшей тайне, в которую даже статс-секретарь, ведавший отделением дел, не всегда посвящался. Велись они непосредственно государственным секретарем, а исполнителем был экспедитор отделения, известный всему Государственному совету И.Т.Таточка, личность, пользовавшаяся ввиду этого немалым почетом.

Таточка выслужился из писцов, никаким образовательным цензом не обладал, но канцелярское дело знал в совершенстве, а в смысле хранения тайн был крепче фараоновых могил. Большого роста и значительной дородности, с круглым, немного заплывшим лицом и маленькими, слегка прищуренными, вероятно, чтобы и они случайно не выдали какой — либо тайны, но все же явно хитрыми хохлацкими глазами, Таточка был самым доверенным лицом В.К.Плеве. Естественно, что назначенный весной 1902 г. министром внутренних дел Плеве пожелал сохранить при себе Таточку в качестве личного секретаря. Однако сам Таточка, несмотря на те выгоды, которые ему предоставляло такое назначение, на это не соглашался. За сделанное ему предложение он усиленно благодарил Плеве, но принять его упорно отказывался, опрошенный же о причине своего отказа, долго мялся и наконец сказал: «Вас ведь, ваше высокопревосходительство, скоро убьют, и я останусь ни при чем; новый министр возьмет на мое место своего человека, а я лишусь всякого места, да и пенсии той не получу, на которую я здесь могу рассчитывать». Что было на это ответить? Однако выход был найден: Плеве испросил высочайшее повеление, по которому пенсия Таточки была определена вперед, в случае его выхода в отставку, в почтенную сумму, если не ошибаюсь, трех тысяч рублей. Предусмотрительность Таточки оказалась, как известно, не лишней. Он своевременно воспользовался имевшимся у него на руках повелением, одна ко полученной пенсии не радовался: оставив службу, он как-то сразу захирел и осунулся.

В заключение не могу не упомянуть еще про одно типичное лицо, не имевшее непосредственного отношения к Государственному совету, но составлявшее тем не менее в течение долгих лет его неизменную принадлежность. Посещавшие Мариинский дворец за последние 25 лет, наверно, помнят часто встречавшуюся в залах дворца высокую, неизменно затянутую в мундир фигуру военного, напоминавшего тип времен Александра II. То был заведующий зданием дворца полковник, впоследствии генерал Шевелев. Как некогда про министра императорского двора Александра I фельдмаршала кн. Волконского говорили, что он получил фельдмаршальский жезл au feu de batteries de cuisine[188], так про Шевелева еще с большим основанием и не без некоторой игры слов можно сказать, что генеральский чин он выслужил за кофейником. Действительно, Шевелев славился своим умением, путем смешения различных его сортов, приготовлять удивительно вкусный кофей, который и подавался вместе с чаем во время перерывов бесчисленных, происходивших в Мариинском дворце заседаний. Сам Шевелев гордился своими гастрономическими способностями, и ему нельзя было сделать большего удовольствия, как похвалить приготовлявшийся по его указаниям действительно вкусный напиток.

В свое время боевой офицер, участвовавший в составе одного из гвардейских пехотных полков в Турецкой кампании 1877–1878 гг., Шевелев тем не менее по природе был прежде всего хозяин, сохранивший, однако, на всю жизнь выправку и старинные военные приемы не только движений, но и речи. Дворец, находившийся на его попечении, содержался им в блестящем порядке, а подведомственная ему многочисленная челядь, не в пример дворцовой прислуге, вообще хамски разнузданной и вороватой, отличалась вежливостью и дисциплиной. От зоркого взгляда Шевелева ничего не укрывалось, и если генеральский чин не вполне подходил к занимаемой им должности, то сам он ей вполне соответствовал, причем отличался безупречной честностью. Должность свою Шевелев сохранил до самой Февральской революции, причем в занимаемой им во дворце квартире укрылись некоторые из министров, застигнутых переворотом во время происходившего во дворце заседания Совета министров.

Оставшись на своем месте и при Временном правительстве, Шевелев, очевидно, был свидетелем разгрома в октябре 1917 г. столь тщательно в течение долгих лет содержимого им Мариинского дворца — этого свидетеля столь разнообразных сцен и событий, начиная от пышных балов, когда дворец еще принадлежал великой княгине Марии Николаевне, и кончая происходившими там заседаниями Временного Совета Российской Республики. 27 октября 1917 г. члены этого совета были сначала задержаны занявшими все входы дворца измай-ловцами, а затем появились «краса и гордость революции» — кронштадтские моряки и, выгнав членов совета, тотчас приступили к разгрому дворца[189]. Его-то печальным свидетелем и должен был быть Шевелев.

Глава 11. Кодификационный отдел Государственной канцелярии

В 1893 г. был упразднен кодификационный отдел, преобразованный из II отделения собственной Его Величества канцелярии[190], а обязанности его, состоявшие в согласовании свода законов с новыми издаваемыми законоположениями, переданы в Государственную канцелярию с образованием при ней особой части, названной отделом свода законов. Указанное согласование, с постоянно вызывавшимся им новым изданием отдельных томов свода, требовало кропотливого труда, исключительной внимательности и тщательного изучения всех 16 томов нашего свода. Происходило это вследствие того, что собственно новых уставов и положений, целиком заменявших старые, издавалось мало; большинство законов постановлялось «в изменение, дополнение и отмену существующих законов»[191].

Принятая у нас система кодификации законов по своей крайней сложности не существует, насколько мне известно, нигде в мире, хотя и представляет огромное удобство для всех, имеющих дело с законами страны. Немудрено, что постановка ее в тех чисто чиновничьих учреждениях, которые ею раньше ведали, хромала во многих отношениях, почему и решено было с передачей этого дела в Государственную канцелярию привлечь к нему наши ученые силы. Во главе нового отделения канцелярии был поставлен известный криминалист профессор Н.Д.Сергиевский, а среди его сотрудников были такие лица, как известный знаток государственного права