Статистическая вероятность любви с первого взгляда - Дженнифер Смит

— Батарейки кончаются.

— У тебя или у мобильника?

— У обоих. А чем ты там будешь заниматься без меня сегодня вечером?

— Харрисон хочет сводить меня на какой‑то дурацкий бейсбольный матч. Всю неделю об этом жужжит.

Хедли выпрямилась.

— Мам, он опять будет звать тебя замуж.

— А? Да нет!

— Точно будет. Спорим, он даже на табло свое предложение выведет.

— Ни в коем случае! — застонала мама. — Он этого не сделает!

Хедли засмеялась:

— Еще как сделает! Это как раз в его духе.

Обе начали хихикать так, что не смогли больше говорить. Хедли уже и не пыталась сдерживаться. От смеха на глазах у Хедли появились слезы. Так чудесно дать себе волю. После изматывающего дня она была рада любому предлогу посмеяться.

— Такая безвкусица, правда? — спросила мама, отдышавшись.

— Ага, — согласилась Хедли. — А знаешь, мам…

— Ау?

— По‑моему, тебе надо сказать «да».

— Что? — Мама повысила голос сразу на пару октав. — Что с тобой? Раз в жизни побывала на свадьбе и сразу превратилась в Купидона?

— Он тебя любит, — просто ответила Хедли. — И ты его тоже.

— Все не так просто.

— Очень даже просто. Скажи «да», и все тут.

— А потом жить долго и счастливо?

Хедли улыбнулась:

— Ага, вроде того.

Телефон снова начал настойчиво попискивать.

— Времени почти не осталось, — проговорила Хедли.

Мама снова засмеялась, но на этот раз ее голос зазвучал как‑то устало:

— Это намек?

— Если он поможет тебя убедить…

— Когда ты успела повзрослеть?

Хедли пожала плечами:

— Видно, вы с папой хорошо меня воспитали.

— Я тебя люблю, — тихо произнесла мама.

— И я тебя люблю, — ответила Хедли.

И тут связь прервалась как по команде. Хедли еще с минуту держала телефон около уха, потом, опустив руку, начала бездумно рассматривать каменные дома на противоположной стороне улицы.

В окне верхнего этажа зажегся свет. Она могла разглядеть силуэт мужчины — он укладывал сына спать: укутал его поплотнее одеялом и, наклонившись, поцеловал в лоб. Выходя из комнаты, щелкнул выключателем, и свет погас. Хедли вспомнила рассказ Оливера. Может, этому мальчику тоже нужен ночник? Или ему достаточно отцовского поцелуя на ночь, чтобы не видеть во сне чудовищ и призраков?

Она все еще смотрела на темное окно маленького домика. Перед ней тянулся длинный ряд таких же домов, мерцающих уличных фонарей и вымытых дождем почтовых ящиков, и вдруг на изогнутой в форме подковы подъездной дорожке гостиницы появился ее личный призрак.

Наверное, он вот так же удивился, когда она появилась около церкви. От неожиданности у нее свело живот и последние остатки душевного равновесия улетучились без следа. Он шел очень медленно, почти сливаясь с темнотой в своем строгом костюме, пока не вступил в круг света перед входом в отель.

— Привет, — просто сказал он, и Хедли второй раз за вечер залилась слезами.

18:24

по Североамериканскому восточному времени

23:24

по Гринвичу

ВОТ ИДЕТ ЧЕЛОВЕК СО ШЛЯПОЙ В РУКАХ. Вот идет женщина в смешных высоких сапогах. Идет мальчик с электронной игрой. Мать с плачущим ребенком. Человек с усами‑щеткой. Старичок и старушка в одинаковых свитерах. Мальчик в синей рубашке без единой крошки от пончика.

Столько возможных вариантов!

«Представь, что это был бы кто‑нибудь другой», — подумала Хедли, и от одной этой мысли сердце беспомощно затрепыхалось в груди.

Есть то, что есть.

Вот идет мальчик с книгой в руках…

В съехавшем набок галстуке…

Подходит и садится рядом…

С неба звезда сорвалась и куда‑то движется… Хедли не сразу понимает, что это самолет. Вчера ночью они были такой же звездой.

Сначала они молчали. Оливер смотрел прямо перед собой, как будто ждал, пока она выплачется, и уже за одно это Хедли была ему благодарна. Значит, понимает.

— Кажется, ты кое‑что забыла, — заговорил он ровным тоном, хлопнув ладонью по книге, которую держал на коленях.

Хедли не ответила, только вытерла глаза и шмыгнула носом. Наконец Оливер обратился к ней:

— Ну ты как, нормально?

— Самой не верится, сколько раз я сегодня плакала.

— Я тоже.

Хедли сразу стало ужасно стыдно. У него‑то куда больше оснований для слез.

— Прости, — тихо проговорила она. Он улыбнулся краешком губ:

— Не зря советуют всегда брать носовые платки на свадьбы и похороны.

Хедли невольно засмеялась:

— Мне никогда в жизни не предлагали носовых платков! В крайнем случае — бумажные.

Они снова замолчали, но молчание это было очень уютное, не такое, как возле церкви. К гостинице одна за другой подъезжали машины, заставляя их щуриться от света фар.

— Ты‑то сам в порядке? — спросила Хедли.

Он кивнул:

— Что мне сделается?..

— Там у вас все прошло хорошо?

— Нормально… для похорон.

— Ох, конечно!.. — Хедли закрыла глаза. — Прости.

Оливер приблизился к ней, задев коленом ее ногу.

— И ты меня прости. За все, что я нес о своем отце…

— Ты был расстроен.

— Я злился.

— Тебе было грустно.

— Было, — согласился он. — И сейчас грустно.

— Он же твой отец.

Оливер снова кивнул.

— Иногда я жалею, что не смог, как ты, высказать ему все, что думаю, пока было еще не поздно. Может, тогда все сложилось бы по‑другому. Столько лет мы не общались… — Он встряхнул головой. — Обидно теперь.

— Ты не виноват, — попыталась его успокоить Хедли.

Ей вдруг пришло в голову, что она даже не знает, отчего умер отец Оливера. Ясно только, что это случилось неожиданно.

— Жаль, времени вам не хватило.

Оливер попытался ослабить узел галстука.

— Не уверен, что это что‑то меняет.

— Меняет, — возразила Хедли севшим голосом. — Так несправедливо…

Оливер, усиленно моргая, отвернулся.