Белый камень - Жиль Николе

Нас отпускают, пора охотиться за братом Лораном. Иду вместе с ними, чтобы не выдать себя. Брат Лоран таинственным образом исчез. Я вижу их глаза, впервые слышу их шепот. Братья, возомнившие, что имеют право вершить суд, недостойные, отступившие от принятых обетов по малодушию своему! Мне кажется, что они счастливы нести смерть и отказаться от мысли о прощении. И все же я знаю, что уже этой ночью в кельях их будет преследовать проклятое ими лицо; и две последующие ночи тоже, все время, пока будет длиться казнь. Но они сами вынесли такой приговор. Следует ли надеяться, что совесть заговорит в них прежде, чем будет слишком поздно? Они хотят, чтобы оно заговорило, хотят разыскать сообщника, чтобы заживо замуровать обоих. Я уверен, что они ничего не узнают. Пусть ждут! Я тоже буду ждать вместе с ними, но они не ведают, какую силу пробудили, какую мощь возродили, какого мертвеца воскресили, замуровав ту дверь. Если они решатся пойти до конца в осуществлении своего подлого приговора, третья ночь будет очень долгой, потому что одно наказание потянет за собой другое, одна смерть — много других смертей.

Я даю им отсрочку, такую же, какую они дали своей жертве, и обещаю жизнь взамен. Надо помочь им одуматься, ибо я не смирюсь.

Однажды я уже допустил гибель этого существа. Во второй раз я не перенесу ни такого горя, ни такого стыда.

Anima mea, tu que scis, ito dicere Deo».[8]

Брат Бенедикт медленно положил листок на стол, словно желая дать себе время подумать.

— Это все? — прошептал он.

Бенжамен отшатнулся скорее оскорбленно, нежели удивленно, но большой монах продолжил свою речь прежде, чем послушник успел высказать свое возмущение.

— Не надо делать такое лицо! Я вас дразню! Просто великолепно. Непонятно только, с какого конца к этому подступиться! Вы говорите, что это писал брат Шарль. Откуда такая уверенность?

Бенжамен приподнял толстую книгу, лежавшую на углу стола, и вытащил из-под нее несколько маленьких листков бумаги. Он предусмотрительно захватил с собой пять годовых отчетов, предшествовавших странице с 1226 годом.

— Посмотрите, — сказал он, протягивая их собеседнику, — посмотрите на почерк того, кто составлял баланс в 1221 и 1222 годах! А теперь сравните его с тем, которым написан рассказ, обнаруженный между строк отчетов за годы с 1226-го по 1230-й.

Брат Бенедикт склонился над листками, дабы во всем убедиться лично.

— И в самом деле, сомнений быть не может. Но вот что я думаю, — добавил он, помолчав, — если у брата Шарля было время составить баланс за 1222 год…

— Значит, в начале 1223 года он был еще жив, — подхватил послушник. — Ведь итоговый отчет составляется после окончания года. А поскольку здесь мы имеем дело с основными статьями бюджета, а не с текущим балансом, наши выводы верны как никогда. Тогдашняя община обязана была сохранять в своем архиве только общие данные. Из экономии, иначе для чего такие документы? Но брат Шарль имел возможность составить баланс только на самом последнем этапе, когда окончательные подсчеты, гораздо более подробные, были уже сделаны, тщательно проверены и утверждены настоятелем. Из этого я делаю вывод, что ему требовалось некоторое время. Следовательно, мы с большой долей вероятности можем предположить, что этот кусочек пергамента был заполнен самое раннее в конце января, а скорее всего в феврале 1223 года.

Опершись обеими руками на стол, большой монах возбужденно потирал подбородок, готовясь сделать свои первые выводы.

— Остановите меня, если я скажу какую-нибудь глупость, — кротко начал он, как бы размышляя вслух. — Коль скоро нам известно, что, скажем, 1 февраля 1223 года брат Шарль был еще жив и что первый «заместитель» появился в монастыре 6 июня того же года, тогда этот процесс… и судьбоносная третья ночь… могут располагаться только между двумя этими датами.

— Я не мог бы выразиться точнее, — согласился послушник. — Надо будет внимательнее изучить «Хроники» брата де Карлюса за этот промежуток времени. Пока мы не нашли там ничего, что могло бы нам помочь, согласен, но должно же там быть хоть что-нибудь, способное навести нас на верный путь. В самом деле! Нельзя ведь начать вести записи на следующий же день после такой бойни и ничем себя не выдать. Хотя бы перо должно было дрожать…

— Может быть, мой мальчик, все может быть… Но, надо думать, у него для нас еще много сюрпризов. Не будем забывать о его силе! Рука же его не дрогнула. Коль скоро он — единственный, кто остался в живых, то он же и… последний убийца.

Воцарилось ледяное молчание, прерванное через некоторое время братом Бенедиктом:

— По сути дела, мы не можем сказать, что брат Шарль подтверждает вашу последнюю версию.

— Вы слишком добры, брат мой, — прервал его послушник. — Голосовало одиннадцать человек вместо двенадцати! Лучше скажите просто, что я запутался.

— Прошу прощения! Мы запутались! Я думал, у нас все должно быть общим! Беру на себя часть ответственности за ошибку, вкравшуюся в вашу историю о двенадцати судьях. Для меня все это так же неожиданно, как и для вас, а то, что де Карлюс бросил черный шар, — в особенности! И потом… мне понравилась история о кастрированном привратнике!

— Нет! — сухо прервал его Бенжамен. — Вы никогда не верили в то, что нашим осужденным мог быть Вилфрид.

Произнося эти слова, Бенжамен тер уставшие глаза, но, несмотря на это, заметил, что большой монах вздрогнул, выронив карандаш, который машинально вертел в руках. Здоровяк нагнулся поднять его и проделал все это настолько медленно, чтобы успеть прийти в себя.

— Я сомневался, это правда! — признался он, разгибаясь. — Но разве у меня были доказательства, чтобы хотя бы попытаться опровергнуть вашу гипотезу? Нет! Мне оставалось только ждать, сумеете ли вы меня убедить! К несчастью, сегодня придется смириться с очевидным. Ваш Вилфрид не мог быть тем осужденным. В самом деле, я не очень представляю себе, как он мог продолжать жить подле де Карлюса, приговорившего его к смерти. Эта версия не выдерживает критики! Привратник скорее всего был нанят уже после всех событий, выбран из числа многочисленных убогих и калек, которые в те времена искали убежища в монастырях. Заметьте, не случайно этот человек был нем и отталкивающе уродлив! Идеальный помощник настоятелю в его тайном предприятии по воссозданию общины, не так ли?

Бенжамен подумал, что с его собеседником трудно было не согласиться. Теперь и он сам пришел к тому же выводу. Если отец де Карлюс бросил черный шар, то оставалось очень мало шансов на то, что Вилфрид был тем несчастным, и еще меньше шансов, что этот несчастный смог избежать смерти. Но оставалась еще одна гипотеза, объясняющая возможность такого невероятного стечения обстоятельств. «Мало шансов» не значит «исключено». Брат Бенедикт слишком поспешил со своим утверждением, что «Вилфрид не мог быть тем осужденным». Такая поспешность была на него не похожа и только подтверждала сомнения, зародившиеся у Бенжамена накануне, когда большой монах веско заметил: «До тех пор, пока не будет доказано обратное». В этих словах было слишком много иронии. Именно эта ирония давала основания предполагать, что их автору известно что-то, что позволяло ему быть уверенным: Вилфрид здесь ни при чем.