Ты была совсем другой - Майя Кучерская

Спать Ляля отказалась наотрез – что ж, они просто повалялись вместе, полистали аляповатый, но местами смешной детский журнал, смесь «Веселых картинок» и нынешнего глянца – журнал ему привезли вместе с игрушками в качестве бонуса, потом посмотрели мультик, потом долго играли в конструктор – выстроили дворец, хотели поселить в нее обезьянку, но та вредничала и убегала: какой же это дворец, это клетка! Хочу в джунгли! – пищала она и приземлялась на пальму! – папину мягкую голову. Папа ответил: сейчас! И принес из кухни два банана, они росли у него прямо из ушей – фрукты он тоже закупил заранее, к дочкиному приезду. Ляля хохотала и с удовольствием умяла пальмовые дары.

Стрелки на часах, висевших в простенке между окном и шкафом, последние два часа не двигались, а прыгали длинными скачками, и после очередного прыжка указали на половину седьмого. Он смотрел на часы и думал, что это напоминает странную казнь: жить с собственным ребенком строго отмерянное время. И эту казнь ему устроила Настя. Когда она превратилась в такую… сучку?! Он ли ее не любил? Сколько окучивал, потом два года прожили как в раю. Но едва Ляля начала ходить, потом бегать, места в их каморке перестало хватать, нужно было снимать другую квартиру; его родную, на Самотеке, они сдавали, а Настя была бесприданница. Он напрягся, перешел в другую компанию. Квартиру сняли, но теперь он стал начальником, после работы приходил домой мертвый, если ужин не подавался сейчас же – орал, да. Разъехаться первой предложила она. Отдохнуть друг от друга, ага. В ответ он шарахнул о батарею стул, сломал. И съехал. А она долго не скучала, завела себе какого-то… Ляля все ему докладывала: к нам приехал дядя Андрей. Но вскоре: дядя Андрей уехал. Возвращайся, пап. Ох, Лялечка…

Было без пяти семь. Его время вышло. Он снова одел дочку, но уже без прежнего удовольствия, раздражаясь на ее медлительность и безучастность; Ляля заметно утомилась, он ворчливо повторял, что лучше было бы выспаться днем, подремать хоть полчаса; наконец они вышли во двор. Заметно потеплело, и ветер стих. Летел легкий снег. Он сбросил его щеткой с машины, Ляля помогала ему, варежкой стряхивала снег с фар.

В машине, пристегивая ее в детском кресле, он сказал (зачем?!), что ему было с ней очень хорошо ходить в театр, хорошо обедать в кафе, а потом играть.

Ляля сейчас же откликнулась, уже знакомо.

– Папа, а когда ты вернешься? Будем играть с тобой каждый день и каждый день ходить в театр. И еще, – она замолкает, делает хитрые глаза. – Я хочу, чтобы из детского сада меня забирал ты!

– Я? Но я поздно заканчиваю. То есть я могу, конечно, как-нибудь забрать тебя из сада, но не чаще, чем раз в неделю… Если мама будет не против, – говорил он, садясь за руль.

Прежде чем тронуться, он быстро пишет эсэмэску своей новой подружке, Светке с работы, она давно хотела, и две недели назад он наконец сдался. Она ничего, хотя и грубовата, зато добрая – попозже вечером она приедет с ночевкой, все давно обговорено, но он все-таки пишет, малодушно, уже захлебываясь подступающим одиночеством в опустевшей без Ляли квартире.

«Всё в силе?» и сейчас же получает ответ – «да!!! чмоки!!!!» Кривится поспешности ответа и восклицательным знакам и снова устало думает: только дети, дети дарят оправдание жизни.

Это ощущение оправданности собственного существования особенно остро охватывало его в прежние времена, когда Ляля отказывалась спать одна. Вскрикивала по ночам, проверяла, есть ли кто-нибудь рядом, – и ночь получалась мятой, зато – оправданной. Продавать москитные сетки, договариваться с поставщиками и клиентами мог любой. Быть в этой ночной комнате с маленькой девочкой – никто, ни один человек на Земле, кроме него, ее папы. Ну, может быть, еще мамы. Интересно, что как только они разошлись, Ляля немедленно исцелилась от своих ночных страхов, точно махнула на них с Настей рукой, и вопреки прогнозам детского психолога, с которым они дважды суеверно консультировались, стала спать на диво крепко. Возможно, слишком нервно ей было, пока они жили вместе?

– Включи мне «Детское радио»! – раздается сзади голос дочки.

– Ты что-то забыла, – поправляет он.

– Пожалуйста, – вспоминает Ляля и почти хнычет: – пожалуйста, включи.

Она, похоже, всерьез устала.

– Подожди, давай лучше мы с тобой еще поговорим. Сказку придумаем, а?

– Я хочу «Детское радио».

Он больше не возражает, включает приемник.

– Господин ученый, – просит ложно-детский женский голос, – а где живут кенгуру?

И господин ученый покорно рассказывает про Австралию, про кенгуру, про мишек коала, которые, оказывается, больше всего на свете любят спать.

– Как мама, – шутит Ляля.

Он тоже улыбается, Настя и правда любила поваляться утром подольше. На заре их общей жизни он сварил ей кофе и принес, как положено, в постель – но Настя призналась, что мечтать об этом гораздо приятней, чем пить, – неудобно, нужен специальный столик, вот если он его купит… Но потом стало не до столика, родилась Ляля… Он жмет на руле на рычажок, переключает станцию – уши не выдерживают этой патоки – и из динамиков вдруг грохает: «Расскажи мне про Австралию, мне ужасно интересно…» Земфира. Он хмыкает. Ляля смеется:

– Пап, опять! Опять про Австралию!

И захлебывается этим фирменным смехом маленьких любимых дочек. Он чуть приглушает звук.

– Пап, а давай в воскресенье поедем в Австралию? – говорит Ляля, отсмеявшись. – Давай?

В следующее воскресенье у него день рождения. Отмечать будут у Андрюхи в Жаворонках, Андрюха родился на два дня раньше, вот и решили вместе… Значит, в следующий раз он встретится с Лялей не раньше, чем через две недели, прямо перед Новым годом, и уже тридцатичетырехлетним. Дочка тоже немного подрастет, изменится, в это время перемены стремительны, будет говорить еще несколько прежде не известных ей слов и, может быть, уже научится читать слоги. Хорошо, хоть сегодня все получилось так славно, теперь даже про утреннюю спешку и разлитый шоколад в кафе вспоминать было смешно и приятно.

– Что ведь такое Австралия?

Он оглядывается, отвечает:

– Страна. Как Россия или Америка.

– Мы туда поедем?

Он задумывается.

– Да! Обязательно. Только прямо сейчас, как раз полчаса у нас есть в запасе. Хотя, если честно, гораздо лучше ехать в другую сторону, в Тринидад и Тобаго, там тоже полно разных диких зверей, давай?

– Бабаго?

Ляля снова смеется.

– Если домчаться до аэропорта, сесть в самолет и лететь, лететь быстро-быстро, – поспешно объясняет он, – мы догоним сегодняшнее утро, и даже когда приземлимся через много, много часов, сегодня не кончится. Все еще будет длиться сегодня!

– Опять сегодня? – не понимает Ляля. – Зачем?

– Хочу, чтобы этот день никогда не кончался.

Он врубает радио на полную, песня уже кончается, «мне безумно интересно…», голос обрывается, и музыка гаснет. Он заезжает во двор и останавливается у нужного подъезда: приехали, выходим.