Что осталось после нее - Элен Мари Вайсман

Она металась во сне, потому что ее мучили кошмары. Ей снилось, будто у нее начинаются роды и никто не приходит ей на помощь, кроме других пациенток в палате. Она будто бы лежит на грязной кровати, а женщины стоят вокруг нее, раскачиваясь взад и вперед, что-то бормоча и завывая. Клара приподнимается, хватаясь за края матраса, и с исказившимся от напряжения лицом смотрит вниз. Женщина с рваной куклой хватает новорожденного ребенка, показавшегося между ног Клары, и убегает из палаты, таща за собой кровавую пуповину…

Клара, как обычно, прижимала руку к животу, ожидая, когда ребенок пошевелится. Больше всего она боялась, что он умрет, а она об этом даже не узнает до самых родов. Она опять ничего не чувствовала. Ребенок давал о себе знать только ночью. Но, возможно, ей это только казалось, потому что движение под рукой было таким слабым, таким легким… В миллионный раз, наверное, она подумала, что ребенок, должно быть, слишком маленький. Или с ним что-то не так? От этой мысли у нее сжалось сердце.

Доктор Роуч внимательно рассматривал ее, сидя напротив, с другой стороны стола. Он занес ручку над медицинской картой. Она обратила внимание на то, какая у него дорогая, украшенная резьбой ручка. Какой же она была дурой! Воображала, будто ей дадут бумагу и чернила, чтобы она могла написать Бруно, а потом ей удастся упросить кого-нибудь отправить ее письма. Никого здесь не волновало, почему она оказалась в этом месте, и, конечно, не волновало, как она жила раньше. Она вспомнила про медсестру Йотт. Молоденькая девушка сразу поняла, что Клара совершенно здорова. Почему же никто в Уилларде этого не видит? Интересно, что случилось с Йотт? Неужели она передумала отправлять ее письмо? Или ей кто-то помешал? Ведь Бруно не бросил бы ее в беде. В груди застыла гнетущая пустота.

— О чем же вы думаете, Клара? — вальяжно, с расстановкой спросил доктор Роуч.

— Интересно, как вы можете помочь пациентам, если почти никогда их не видите, — ответила она.

Он насупился.

— Не понимаю, о чем вы.

— Я пробыла здесь пять месяцев, а виделись мы всего дважды. Последний раз это было, когда меня отправили в камеру-одиночку.

Он откинулся на спинку кресла, поглаживая аккуратно подстриженную бородку.

— В Уилларде больше трех тысяч пациентов, — сказал он. — Мужчин и женщин. Вы понимаете, что не можете рассчитывать на особое отношение? Вы же не в клинике Лонг-Айленд.

— А я и не прошу об особом отношении, — возразила она. — Но вы говорите, что хотите мне помочь. Как это возможно, если вы меня даже не видите? Похоже, Уиллард нужен только для того, чтобы держать здесь людей, как в тюрьме.

— Наша больница была основана для помощи пациентам, мы считаем, что безумие можно исцелить, но для этого нужна твердость и забота. Мы создали тихую гавань, где больные люди отдыхают от жизненных невзгод и выполняют посильные обязанности. Именно этим вы здесь и занимаетесь, не так ли, Клара?

Она поменяла положение на стуле, потому что спина нестерпимо ныла.

— Во-первых, я не сумасшедшая. Во-вторых, никакая это не тихая гавань. Меня здесь держат против моей воли. Как это поможет мне стать счастливой и беззаботной?

— Что же я могу сделать, чтобы облегчить вам жизнь?

— Выпустите меня. Я уже достаточно долго нахожусь здесь. Уверена, даже мой отец не станет возражать.

Доктор Роуч покачал головой.

— Боюсь, вы ошибаетесь, — ответил он. — Ваш отец надеется, что я смогу вас вылечить. К сожалению, все ваши слова и поступки указывают на то, что мы не добились никакого прогресса.

— Что же я должна сказать? Скажите, и я повторю.

— Вы по-прежнему считаете, что отец отправил вас сюда, чтобы от вас избавиться?

Она понуро опустила плечи.

— Вы меня уже десятый раз спрашиваете.

— Моя работа заключается в том, чтобы задавать вопросы.

— Но вы искажаете мои слова, чтобы они соответствовали мнению, которое вы заранее обо мне составили! Вы считаете, раз я здесь, значит, со мной точно что-то не так!

— Пожалуйста, просто ответьте на вопрос.

Она набрала в грудь воздуха и шумно выдохнула.

— Я знаю только, что отец отправил меня сюда. Если вы разрешите мне вернуться домой, я сделаю все, что он захочет.

— То есть вы наконец поняли, что отец желает вам только добра?

Она закусила губу и кивнула. Клара была готова согласиться с чем угодно, лишь бы ей вернули свободу. Что бы ни произошло после возвращения домой, это лучше, чем сидеть в этой тюрьме.

Доктор Роуч, сосредоточенно наморщив лоб, что-то нацарапал в ее медицинской карте. Затем он поднял на нее глаза.

— Клара, вы когда-нибудь задумывались о самоубийстве?

Она покачала головой.

— Почему вы спрашиваете? Я вроде бы не давала повода…

— Возможно, вы не задумывались об этом, но самоубийства — бич некоторых семей. Я просто хотел убедиться…

— Нет, — твердо ответила она. — Как я уже говорила, я просто хочу жить нормально, как все люди, и вернуться к любимому мужчине, чтобы вместе воспитывать нашего ребенка. Но это невозможно, пока вы держите меня здесь.

— Полагаю, вы говорите о Бруно?

На секунду ей стало трудно дышать.

— Откуда вы знаете, как его зовут? Отец вам сказал?

Доктор Роуч хмуро посмотрел на ее медицинскую карту, перекатывая между пальцами ручку. Затем он поднял глаза и внимательно взглянул на нее.

— Боюсь, настало время сказать вам правду, Клара.

Она подалась вперед. Сердце громко билось в груди.

— Какую правду? — прошептала она.

— Вы правильно догадались, — продолжил он, — это ваш отец рассказал мне о Бруно Моретти.

— Да? — едва дыша, переспросила она. — И что же он вам рассказал?

Доктор Роуч положил ручку и сцепил ладони.

— Клара, — произнес он, с жалостью глядя на нее, — Бруно Моретти не существует.

Первого июня наконец-то перестали лить весенние дожди. Земля вокруг больницы немного подсохла, и пациентам разрешили выходить на прогулку под строгим надзором санитаров. Они должны были держаться вместе. Больных из одной палаты расставляли в шеренги по четыре человека, и они шагали вразнобой, словно растерянные музыканты уличного оркестра. Некоторые пациенты поворачивали налево, когда все шли направо, другие падали, не поспевая за остальными. Женщин уводили гулять в одну сторону, мужчин — в другую. Клара, щурясь от яркого солнца и разглядывая мерцающие вдали воды озера Сенека, двигалась за пациенткой из ее палаты.

Высокая, стройная женщина, которая шла рядом, что-то тихо напевала. Она закатала рукава и подставила лицо солнцу. Эстер пробыла в Уилларде шесть недель. Ее привез сюда муж — после того как застал целующейся с другим мужчиной. Даже без макияжа, в простом синем платье, она была похожа на кинозвезду: у нее были густые светлые волосы и нежная, как персик, кожа. Когда Клара увидела ее впервые в столовой — Эстер пугливо оглядывалась по сторонам и на других пациенток, — она сразу поняла, что эта женщина, как и она сама, не сумасшедшая. Потом, в палате, она рассказала ей о солярии и объяснила, что единственный способ выбраться оттуда — делать все, что тебе скажут. Они сразу подружились. Клара была безумно рада, что теперь ей есть с кем поговорить.