Вишневый луч - Елена Черникова

Всё едино для них в ценовом сегменте: древности. Аукцион. Ау... Тихое взаимопонимание причастных. Вращение избранного круга.

А ночью, на подушке, - слёзы из боязливых глаз. И бесполый пот из-под вылизанных до костного мозга подмышек.

Вы спрашиваете: почему?

Потерпите, далее будет очень длинная и путаная фраза. Вот:

мировоззрение солистки балета Венской оперы, или мировоззрение аристократически богатой дамы, летящей в аквамариновом платье хрусткого шёлка по-над паркетом императорского дворца в улыбках проверенного счастья и вся в позолоте, чем ублажающей великосветскую знать на блестящем концерте из музыки Штрауса Иоганна 1 января каждого года и демонстрирующей респектабельную приверженность традиционным ценностям (это я специально загнула; так надо), - даже это всё ближе к мужику, чем мировоззрение сорокалетней российской интеллигентки начала двадцать первого века; мировоззрение чуть выше корыта. Хоть кому-нибудь из народа родного показалась бы идея сигарет "Мужик" нормальной!.. Нет, все плевались или пожимали плечами. Но Даша ссылалась на безупречные фокус-группы, мнение суперспецов, на интуицию и на что-то ещё, трудноопределимое, но ощутимое какими-то локаторами нутра.

У меня на них выросла каменная стена смеха.

Она усердно ворковала с Александром о великой будущности бренда. Я слушала каждый день и думала примерно так:

"Да спутники Сатурна и даже Плутона ближе к нам, нежели твои представления о мире - к сущности русской жизни. Твои духовные родственники, неуклюженько европеизированные, возбуждённые Алексанром I, но по невежеству полагающие, что Петром Великим, - они есть самые бесполые амёбы, какие могут завестись в народе, как иные простейшие - на воротничке солдата. Или в чулане, как тараканы-мутанты. Чёрные тараканы ленивы, знаете ли, неповоротливы, плодятся без энтузиазма. Но если б они умели сочинять, о, какие поэмы получило бы человечество!

Как тонки, великолепны, бодлераполлинерны были б их изысканные оправдания на тему: зачем я снимала трусы".

Я ходила после работы по улицам и рассматривала граждан. И всё получалось - в новом свете. Я пыталась понять их, честно. Почему такая любовь к чужому?

И всё возвращалось к упоению рацио. Побеждала конструкция. Поэзия замирала на пороге штампа.

Я обнаруживала, что окаменелые, эти лигентки - сократим это дело - восхищённо не понимают: как это художник пишет гениальное полотно "Явление Христа народу" двадцать лет и умирает, оставив его незаконченным! Где же была его страсть? Как он тянул её двадцать лет?

Когда российские лигенты, в любом значении слова, говорят о страсти, тоже в любом значении слова, я с тех пор упорно вижу чемпионат мира по художественной гимнастике среди лиц с ограниченными физическими возможностями.

Страсти людские и так губительны, но в среде типа цыганской это хоть понять можно, это у них такой хороший тон: страсть. За измену изгоняют из табора. На дорогу могут и ножом благословить. И умирают, и рожают легко, на минуту отойдя в кусты.

Но в прослойке, где всё гигиенично, страсти нечего делать.

Иногда в Даше всё же просыпалось что-то человеческое. Когда она в курилке рассказывала корпоративным детям-рекламистам про любовь, подсмотренную на испанском пляже, где она отдыхала с законным мужем, - это было мило, но смешно, поскольку от неё даже не пахло женщиной, и она рассказывала чужую сказку, в которой были открытые, прямые, как голосование, понятные и красивые чувства. Восхищалась Даша правильно. И слушать её было забавно.

И тогда хотелось на весь мир возопить: "Откуда взялась ты, неистовая Дарья, дочь поэта, жена артиста, бывшая жена режиссёра, светская девка с понтами, но со словами. С умными словами, ты, глубоко берущая от слова, по словам твоей тётушки... Откуда занесло тебя в наш общинный русский мир с опричудившим строем, заёмно провозгласившим примат индивида, собственность и рекламу крепкого табака? Может, ты была хороший безопасный человек, пока не взвыла над мужиком? Жила бы себе в своей светской пустоте и копила привычно-интеллигентский жир самодовольства! Ходила бы к мужу на премьеры, сверкала бы из партера грозными очами... Водила бы друзей на папины премьеры, тонко комментировала бы рифмы... Упивалась бы отражённым в искусстве бытием, как все в твоём кругу, и полагала бы, что живёшь уверенно живую жизнь. Мотыльковое существование так приятно! Ну, что ты дёрнулась, дурёха?"

Но так нельзя было говорить с ней. При малейшем подозрении на любую степень её неосведомлённости, в чём угодно, Даша вскипала, в ней просыпался настоящий мужик-поджигатель, и она могла убить одним взглядом. Уличать Дашу в невежестве было физически опасно.

Мне всё не давалась тайна: ну почему она так сильно колотится из-за этого скромного, уютного человека, Александра, настоящего, неантикварного, из которого не прёт никакая светскость, и который всех имел в виду, и у которого репутация хорошего человека даже среди киношников!

Мотылёчек, Дашенька, тебе поспать бы, а ты мужика хочешь! О Боже. Ты почему-то сошла с ума. Я не понимаю тебя. Ведь это не твоё. Может, у тебя хвороба какая, похожая на близкое к человеческому желание? Или трезвое победоносное намерение? Ты подумай, крепко подумай. Ведь уж если раскинет тебя мужик, то в сумочку - ты лично - залезть не успеешь, а потом будешь с вытаращенными глазами искать по аптекам надёжные тесты. Ты же картина; ты вся написана маслом - в брошюре "Планирование семьи". Сливочным.

Многоталантливый человек, одного Даша решительно не могла совершить сама, - сочинить на русском языке текст. Ну, кроме рекламного типа ведь ты этого достойна. Она раньше работала на хорошую косметическую фирму. Копирайтером.

Не лозунг, а просто длинный, связный, человеческий текст - этого Даша совсем не могла. (Да, понимаю. Слоганы - тоже искусство. Я в курсе.)

Она режиссировала всё вокруг, всех строила, махала руками, хлопала глазами, опускала нижнюю губу на грудь, но написать, руками, своими, она не могла ни звука, ни словечечка. Почему? А текст обнажает и выдаёт автора с головой. Видно всё до самой последней страсти. Слишком видно. Уже не хлопнешь ресницами, не спрячешься. Будешь ходить вечно голый, и будут тебе даны уже настоящие страсти. Не киношные, не журнальные, не безопасные. Никакой пиар-менеджер не спасёт.

Дочь поэта, она это знала. Впрочем, на детях природа чаще всего отдыхает, и все это знают, и Даша тоже, а вспоминать многочисленных маленьких Бахов уже лень и трюизм. И вообще - все всё давно знают. И зачем пишут?..

Бойся текста как своего правообладателя, - похоже, Даша однажды сказала это себе и струхнула. Ошибаются все, лишь тебе не дано ошибиться... Она отказала себе в праве на ошибку, родив "Мужика".

Даша смертельно боялась не-шедевра. Ну как же: все только и ждут, что именно она создаст что-нибудь гениальное. И потому у неё нет права даже на опечатку. Или шедевр, или подождите ещё.

Одновременно Даша не могла допустить, что шедевр создаст кто-нибудь другой. Ну, папе можно, он давно пишет. Но среди своих, интеллигентов, среди сверстников, да ещё и однополых, - никого нет. И даже не думайте.