Фатум - Таня Стар

Благо, что в пальцевых узорах заложены сложные комбинации, рождая миру огромное разнообразие индивидуумов.

Получив желаемое – образец почерка и дактилоскопию пальцев Потап удалился. Для экспертизы нужно время. Задача Бориса состояла в том, чтобы в краткий отрезок времени разговорить Ухватова, хотя такой экспромт подчас приводил к серьёзным упущениям, требующим повторных допросов. Иногда это сильно осложняло и замедляло расследование. Борис был готов к любому исходу, убедив себя в виновности сидящего перед ним. Собрав волю в кулак, он развернулся от окна к сгорбленному, как старик, мальчишке, и начал допрос.

Если бы не нос с горбинкой и пушковые усы, то хлипкое создание сошло бы за девушку.

– Предупреждаю, что препираться бесполезно! Ты убил Надю?

– Я? Я не знаю, кто такая Надя, – он так правдиво выглядел, что опер на минуту впал в неизбежное сомнение.

Ухватов ещё больше сгорбился, насупился, выпятил нижнюю губу и выдавил:

– Я никого не убивал.

Борис молчал. Пауза вызвала напряжение в воздухе, готовая в любую секунду разразиться молнией. Пора менять тактику, вертелось в голове.

Он подошёл ближе, мельком заглянул в лживые глаза, увидел в них трусливую душонку, и явно ощутил, что перед ним убийца. Внутренний голос ёкнул, что сыщик на правильном пути. Во рту разлилась горечь, запершило горло от колкой сухости, признак безошибочного решения. Желчь проливалась как яд у змеи при появлении опасности. Борису захотелось сплюнуть ядовитую слюну в брехливое лицо. Ничтожные создания не должны топтать землю, касаться божественного мира. Смерть – удел, ублюдков, как он. Борис строго исполнял закон, ведь самосуд мог приблизить его и поставить в один ряд с преступником. Он вдохнул полную грудь воздуха и крикнул на выдохе:

– Говори сука!

Ухватов подпрыгнул. Это была неконтролируемая ситуация. Спустя секунды он снова, как и прежде, был спокоен. Привыкший к угрозам любовников матери Дима больше не реагировал на следователя.

Борис выдержал паузу, сел напротив, резко поднял Димке голову за подбородок и, глядя в упор, зло произнёс:

– Я не намерен терпеть здесь твоё присутствие больше положенного срока, – сознавайся, я все и так знаю, – опер брал на понт.

– Я не понимаю, о чем вы спрашиваете, – блеял десятиклассник, кулаками растирая глаза.

– Ах, ты не понимаешь? Сейчас я тебе на пальцах объясню.

Лицо и уши юнца вспыхнули словно факел, только тронь, обожжёшься. Борис поостерёгся марать честь мундира из-за чудовища, которое, не успев преступить порог совершеннолетия, лишил жизни девочку.

– Вот, здесь доказательства твоей вины! – Борис потряс в воздухе папкой, из которой вылетел листок и плавно опустился на пол.

Дима отстранился от следователя как ошпаренный, и склонил голову к коленям так низко, что чуть не сложился пополам, и замолк.

Игра недоросля в молчанку надоела Кабанову. Он гаркнул ему под ухо:

– Здесь твои отпечатки пальцев, написанная тобою записка и анализ спермы. Тварь! Говори правду или я выбью её из тебя вместе с душой!

Терпение закончилось. Он размахнулся и со всей силы попал кулаком в нос. Кровь хлынула на подбородок, окрашивая в алый цвет грязно-белую школьную рубашку. Закрываясь от следователя рукой, Ухватов размазал кровь по рукаву. Искажённое болью лицо застыло. Хлюпая носом как ребёнок, он завыл, пуская слюни на бороду:

– Я …я. Нечаянно! – вдруг сознался Ухватов.

Борис замер, боясь сбить преступника с признания.

– Я не хотел! – подвывая, он вдруг сознался. – Так получилось, – дрожа от страха как осиновый лист, он стучал зубами.

Жалкий вид юноши не смущал накачанного сыщика. За совершенное им убийство Борис жаждал дубинкой поломать ему все кости, чтобы он корчился от боли всю оставшуюся жизнь, и помнил о том, что совершил. Преступные мысли, огорчавшие Бориса, бежали со скоростью света, опережая сознание. Попытка их остановить не увенчалась успехом. Раздосадованный вспышкой ярости, Борис прилагал все усилия сдержаться от расправы. В воздухе повис вопрос, чем он, служитель порядка, отличается от сидящего напротив существа? Молниеносно сработал защитный механизм, когда он снова взмахнул кулаком над убийцей. Стыд остановил криминальное мышление, обнажив несовершенную человеческую породу. Он не убил бы никого. Это били всего лишь мысли, он никогда не перешагнул бы преступную черту. Возможно, убил бы преступника, который оказал бы вооружённое сопротивление при задержании. Человеческая жизнь была дана богом, считал Борис, и только он вправе её отнять. Зато, закон не запрещал высказать все, что он думал об убийце. Борис, как волк, лишённый свободы, вспоминая несчастное лицо матери потерявшей свое дитя, метался по камере и кричал:

– Ты считаешь, что можешь нечаянно убивать. Для тебя это просто ошибка. Ты лишил жизни невинную девочку, достойную жизни. Такие как ты не должны дышать одним воздухом с добропорядочными гражданами. Ты трусливая вонючка. Падаль для общества. Я ненавижу таких как ты мерзких тварей. Я стану мусорщиком, который беспощадно будет очищать землю от гадов.

Нестерпимая мысль, что воздух из лёгких убийцы попадает в его тело, лишила следователя равновесия. Он исподволь чувствовал себя соучастником убийства. Он рванул форточку и глубоко вдохнул свежий мокрый воздух. Отдышавшись девственно чистым воздухом, он взглянул на Ухватова, опера от его мерзкого окровавленного лица заметно передёрнуло. Окровавленное лицо охладило пыл Бориса, он перевёл дыхание, порылся в кармане, достал носовой платок, смочил водой из графина и кинул на колени согнувшегося от страха в три погибели щенку.

– Вытри свою поганую рожу. Тошно смотреть.

Выбив признания, Борис слегка успокоился. Предстояло узнать подробности преступления, его мотив. Бегая из угла в угол, он резким движением выдернул стул, и устроился за столом конспектировать допрос. Нестройным от стресса и ненависти почерком опер записал все, что услышал, и обратился в слух.

Чтобы успокоиться, Борис сосредоточился на дыхании и сделал пять медленных глубоких вдоха, повторив как молитву: «Я спокоен. Я уверен в себе. Я уравновешен. Я осознаю, что происходит. Моя жизнь прекрасна. Я на правильном пути. У меня интересная работа и праведная жизнь». Наблюдая за убийцей, Борис понял, что тот готов раскаяться.

– Начинай с самого начала, – выдержанным тоном дал знать опер.

Ухватов заёрзал на стуле, почесал затылок, вскользь виновато взглянул на могучего следователя и, запинаясь, признался:

– Утром я вышел раньше и пошёл в школу. Когда захотел в туалет, то спрятался за забором. Она шла мимо и застала меня с опущенными штанами. Обозвала меня. Сказала, что все расскажет, чем я занимаюсь. Я испугался.

Он медленно выдавливал из себя предложения. Похоже на ходу сочинял историю. Борис с недоверием взглянул, и увидел, как бегают глаза Ухватова в поиске нужных слов.