Когда Европа была нашей. История балтийских славян - Александр Гильфердинг

Не должна ли была общинная стихия, господствовавшая у славян, положить печать свою и на их религиозную жизнь? Вот, нам кажется, главная причина, которая задержала у них в мифологии развитие личных образов, которая помешала им вступить в соблазнительный круг антропоморфизма и дать своим языческим верованиям крепость определенной системы. Общинная стихия готовила, таким образом, легкое и бескровное торжество христианства в славянском мире. История свидетельствует, с какой охотой славяне принимали христианство: все народы славянские, и сербы, и хорваты, и хорутане, и мораване, и чехи, и поляки, и русь, все одинаково легко отказывались от язычества для новой, высшей веры, вся разница между ними в этом отношении была та, что одним христианство передавалось Восточной церковью, вразумительно для всего народа, у других церковь Западная старалась открывать его сознанию тех только людей, которые принимали латинское образование: не от самих славян зависела эта разница. Но по другому пути должны были идти славяне балтийские, и такая же горькая была их участь в религиозной жизни, как в общественной. Простое поклонение природе уже не удовлетворяло их мысли, возбужденной воинственной деятельностью, торговыми предприятиями, знакомством с германской мифологией, и прежде чем христианство могло приблизиться к их краю, они уже успели создать себе целую систему языческого миросозерцания и богопоклонения. И здесь опять отступили они от коренных начал славянского духа, как в своем гражданском обществе, где они так неестественно сочетали со славянской общиной германское, аристократическое начало личности; и здесь, в сфере религиозной, усвоили себе балтийские славяне это же начало личности и внесли его как в самый мир своих богов, так и в круг отношений человека к этому миру, в область собственно мифологии и в область языческого своего богослужения. Мифологию свою они сделали антропоморфической, богослужение – принадлежностью касты жрецов. Когда совершилось у балтийских славян это религиозное развитие, при господстве ли еще германцев в их земле, или во время независимости, определить невозможно; но везде, во всех исторических свидетельствах, вера балтийских славян уже является вполне выработанной и установленной издревле: много раз средневековые повествователи говорят о ее божествах, обрядах и святилищах, что они старинные, освященные временем.

Также можно сказать положительно, что хотя внешние обстоятельства и пример чужих народов могли возбудить в балтийских славянах развитие языческой религии, однако само развитие ее совершилось самобытно. Примеси чужих божеств в их верованиях не видно вовсе[63], а это вещь весьма обыкновенная в язычестве; своими силами, своим творчеством создали они себе новую религиозную систему.

В основании ее осталась исконная, общая всему славянскому племени, вера в единого Бога, владыку мира и других богов. Вот что говорит Гельмольд: «Между многообразными божествами, которым присвоены леса, поля, печали и радости, они (балтийские славяне) признают единого Бога, в небесах повелевающего прочими богами, и верят, что он, всемогущий, заботится только о небесном, другие же божества, которым розданы разные должности, подчинены ему, произошли от его крови и тем знатнее, чем ближе родством к этому Богу богов».

Чрезвычайно замечательно и важно это верование. Никакой языческий народ в Европе не подходил так близко к единобожию, как балтийские славяне: это, конечно, свидетельствует о глубине и ясности их народный мысли. В мифологиях греческой, римской, германской и др., земля составляла средоточие и главную часть творения, а небо от нее зависело; балтийскими славянами, напротив, ясно сознавалась ничтожность земного мира перед бесконечностью небесного, что предполагает также, в языческом народе, большую силу мысли и чистоту нравственного чувства. Правда, к этому сознанию примешались и весьма материальные представления: поняв, что небесное божество стоит в недосягаемой высоте над земным миром, балтийский славянин уже не постигал, чтобы оно могло заботиться об этом ничтожном мире, в котором живет человек: по его рассуждению, оно должно было презреть землю и предоставить ее низшим божествам. Не менее материально и то верование, что эти низшие, земные божества, есть дети и внучата небесного Бога.

Удалив единого, небесного Бога от земного мира, балтийские славяне и не воздавали ему поклонения: что ему было до поклонения существ, о которых он, по их понятиям, не заботился? Все поклонение и весь круг мифологии сосредоточились в его потомках, божествах земных, человеческих.

Из них первый, главный был Святовит (по произношению балтийских славян, Свантовит). Святовит имел полную власть над землей и человеком. Для земного мира он был верховным божеством; ему воздавал человек наивысшие почести. Все славянские племена на Балтийском поморье признавали Святовита первым между богами, «Богом богов», могущественнейшим из богов (ибо небесный бог был в стороне), так что все прочие божества, по словам Гельмольда, считались как бы полубогами перед Святовитом; от Святовита исходили знаменитейшие победы, самые непреложные прорицания. Святовиту в мифологии балтийских славян принадлежал самый обширный круг действия; поклонение ему было самое торжественное и распространенное.

Центр этого поклонения у ран был в их священном городе Арконе. Здесь, в великолепном храме, стоял идол Святовита, огромный, выше человеческого роста, с четырьмя головами на четырех отдельных шеях, смотревшими врозь, с бритыми бородами и остриженными волосами, по обычаю ранского народа. В правой руке он держал рог, выложенный разными металлами, который ежегодно наполнялся вином; левая изогнута была дугой и опиралась в бок. Одежда спускалась до голеней, которые, будучи сколочены из разных кусков дерева, так плотно соединялись с коленями, что только при весьма тщательном рассмотрении можно было, говорит очевидец, приметить искусственную связь. Пьедестала не было: ноги стояли на полу и были закреплены под полом. Поблизости находились узда, седло и многие другие, присвоенные ему, предметы: наиболее удивлял посетителей огромный меч, ножны и рукоять которого обделаны были в серебро и отличались прекраснейшей резьбой.