Не девушка, а крем-брюле - Татьяна Булатова

– Вот и не ходи, – бросила через плечо Хазова и сбежала по лестнице.

– Может, ты останешься? – взмолилась Ленка и с тоской посмотрела на замешкавшуюся Василису.

Ладовой стало не по себе: она вспомнила вранье Тюрина, и ей эта ситуация показалась в корне несправедливой. «Может, уж не ходить?» – подумала она, но соблазн оказаться с теми, кто уже стоял внизу, был сильнее чувства солидарности.

– Нет, Лен, не обижайся. Мы быстро. Располагайся как дома: ешь, пей, телевизор смотри, музыку слушай…

– А то бы я не догадалась, – сникла Наумова и закрыла за Василисой дверь.

Гуляли недолго: предупредительная Низамова сразу определила, что Бектимирову, парню с Песков, небезопасно «мотаться» по ладовскому району, и предложила расположиться на детской площадке, на той самой, что была видна из окна Василисиной кухни.

Гостеприимная карусель радостно скрипнула под тремя разнокалиберными телами и просела.

– Раскрути нас, – приказала Бектимирову Гулька и подняла ноги параллельно земле.

«Раскрути!» – это громко сказано. Карусель поддалась, но никакого быстрого вращения не получилось, хотя Ильсур очень старался. Мало того, она издавала такой скрежет, что резало уши.

– Ну-ка, слезьте немедленно! – захлопали форточки, а особо нервные жильцы Василисиного дома высыпали на балконы, чтобы ускорить процесс: – Лошади! На детскую карусель залезли. Мест, что ли, нету? Сломаете качель на хрен!

– Не сломаем! – прокричала им в ответ Низамова.

– Ты, может, и не сломаешь! – проорал дядька со второго этажа. – Тебя соплей перешибешь, а эта? – Он, скорее всего, имел в виду Василису.

– Не бойтесь, мужчина, – вступилась за одноклассницу Юлька. – Эта карусель предназначена для бо́льшего количества человек.

– Я щас дам тебе бо́льшее количество человек, – продолжал орать дядька, наверное, просто соскучившийся по живому человеческому общению. – Я щас как выйду…

– И чего будет? – дерзко поинтересовался Бектимиров.

– Ильсур, – тут же шикнула на него Ладова. – Молчи, пожалуйста. Это Родион Дмитрич. Он чокнутый. Может кинуть чем-нибудь.

– Однако, – удивилась Хазова. – Ну и дворик у вас.

– А у вас? – огрызнулась Василиса.

– А у них, Васька, в дворянском гнезде все по-другому, – язвительно прокомментировала Низамова. – У них, например, выходишь во двор, садишься на качели, и тут же к тебе милиционер с пистолетом: «Покатать вас?»

– Я ща милицию вызову! – надрывался с балкона Родион Дмитрич, мешая жильцам дома гораздо больше, чем группка подростков, оккупировавших карусель.

– Отлично! – пошутила Хазова. – Будет кому покатать.

– Точно! – рассмеялась Гулька и слезла с карусели. – Ну их в баню! Психи какие-то.

– Он правда ненормальный, – объяснила Ладова. – А раньше черчение в институте преподавал.

– Я всегда предполагала, что этот предмет ни до чего хорошего не доведет, – возликовала Хазова и тут же добавила: – Ненавижу черчение!

– И я ненавижу черчение, – тут же поддержала ее Гулька, а вместе с ней и Бектимиров.

Выяснилось, что черчение ненавидели все. И честно сказали об этом Родиону Дмитриевичу.

– Сволочи какие! – ахнул повредившийся в уме преподаватель и швырнул с балкона небольшой цветочный ящик. – Убью гадов!

– Началось, – мрачно подытожила Ладова, не первый раз наблюдавшая вспышку ярости у полоумного соседа. – Сейчас соседи «Скорую» вызовут.

– Вот и хорошо, – усмехнулся Ильсур. – Будет на чем до дома доехать!

– Тогда – без меня, – обняла его Гулька и задрала голову.

Увидев, что между подростками происходит какое-то движение, Родион Дмитриевич разволновался еще больше и выбросил с балкона старые санки:

– Мра-а-ази! Бесстыжие! – орал он, кидаясь из одного угла балкона в другой.

– Хватит ора-а-ать! – рявкнул Бектимиров и интуитивно пригнулся, с балкона полетело еще что-то. Понятно, что оно в принципе не могло достичь детской площадки, но все равно стало как-то не по себе.

– Весеннее обострение, – со знанием дела поставила диагноз Гулька и предложила покинуть место обетованное.

– А куда? – Василиса чуть не плакала. Ей сегодня не было места нигде: ни дома, ни во дворе.

– У подъезда посидим, – мрачно предложил Бектимиров и ткнулся Низамовой в макушку. Период взаимных стычек между ними плавно перерос в период постоянного обмена прикосновениями. Эти двое каждую минуту либо обнимались, либо брались за руки, либо чмокали друг друга. При этом вид у обоих был абсолютно прибалдевшим.

– Лемуры прям, – подмигнула Ладова Юльке, и обе задержались на шаг, чтобы полюбоваться Низамовой и Бектимировым со спины.

Усевшись на лавку, молодежь радостно загудела.

– А помните, – сощурилась Юлька, – как в детстве играли в испорченный телефон? Игра глупая, а ржали, как в цирке… Сыгранем?

Заставили водить Василису:

– А чего сразу я? – заворчала она для приличия, но в игру включилась с интересом и даже отошла, чтобы подумать над словом.

– Василиса, – поприветствовала ее вышедшая с мусорным ведром соседка. – У тебя день рождения, что ли? Вона, какая ты нарядная!

– Спасибо, теть Люд, – поблагодарила ее Ладова и приосанилась.

– Васька! – ахнула Низамова. – Точно! Ты правда как со дня рождения…

– Ага! – буркнул Бектимиров. – Мальвина просто! – торжествующе провозгласил Бектимиров и уставился на Василису.

– Кто-о-о-о?! – расхохоталась Хазова, а Гулька вновь сорвалась со скамейки, схватила Ладову за руку и детским голосом пропищала:

– Так вот ты какая, девочка с голубыми волосами! И ты иди к нам, дорогой Артемон.

И Бектимиров, воспитанный в лучших традициях подростковых районных группировок, не постеснялся и вскочил с места, чтобы потом очень натурально залаять, задрав голову вверх.

– Тогда я – Пьеро, – объявила Хазова и, согнувшись в три погибели, чтобы руки казались длиннее, засеменила кукольными шажками к умирающей от смеха Ладовой.

– А Гулька – Буратино, – сквозь слезы выдавила Василиса и схватила подружку за нос.

– Ой! – подыграла ей Низамова. – Ой-ой-ой-ой! Чего вы дразнитесь?

– Сейчас злой Карабас-Барабас придет и утопит вас в болоте! – отнюдь не голосом Мальвины проревела Ладова и сгребла в охапку обеих девчонок.

– Чисто дети, – улыбнулась возвращавшаяся с пустым ведром соседка, а Бектимиров с упоением затявкал. – Господи! – испугалась похожая на пасечника теть Люда и хотела было сказать этому длинному все, что она думает по поводу бережного отношения к пожилым дамам, но не успела, потому что с балкона свесилась Ленка Наумова и истошно заорала: