Лента Мёбиуса - Франк Тилье

– Верно. Эти три зоны снабжены очень большим количеством нервных окончаний и, следовательно, наиболее чувствительны к прикосновениям. Два квадратных метра нашей кожи снабжены семью миллионами нервных окончаний, но только в одних кончиках пальцев, к примеру, насчитывается по две тысячи пятьсот рецепторов на каждый квадратный сантиметр. Эти три зоны наиболее восприимчивы при тактильных исследованиях. Вы никогда не задавали себе вопрос, почему, целуясь, мы пускаем в ход язык?

– И… ей все это отрезали, пока она была жива?

– Именно так. Загляните в отчет.

– Обоняние… Осязание… Эти два чувства очень информативны. А как именно действует осязание?

– Постараюсь объяснить как можно короче. У нас есть разные типы нервных окончаний. Одни – ноцицепторы – чувствительны к боли и активируются только тогда, когда перейден порог агрессивности повреждения. Они предупреждают головной мозг об опасности, посылая сигнал через спинной мозг. Другие же нервные окончания, гораздо более чувствительные, чем ноцицепторы, отвечают за пресловутое чувство осязания. Это механорецепторы, которые активируются при соприкосновении с предметом, и терморецепторы, которые реагируют на тепло и холод. Опустите руку в воду и нагрейте ее до 45 градусов, и терморецепторы начнут передавать сигналы все более болезненные, но пока вполне переносимые. Но как только температура превысит 45 градусов, включатся ноцицепторы и предупредят головной мозг, вследствие чего вы почувствуете ожог. Ноцицепторы стоят на страже целостности нашего тела. Боль полезна. Без нее мы бы умирали, не получив сигнала о ранах и повреждениях… Что-нибудь еще? А то у меня труп на столе.

– Благодарю вас.

Когда Вик вернулся, Селина лежала, обнаженная, положив руки на живот. Она больше не улыбалась.

– Ты обо всем этом думаешь, даже когда трахаешься? Даже когда… ласкаешь меня?

– Да нет же, нет!

Вик смотрел куда-то мимо жены, в пустоту. Если Матадор уничтожил органы осязания жертвы, значит он не хотел, чтобы она к нему прикасалась. Может, Леруа вызывала у него отвращение? Может, он не желал, чтобы она его «запачкала» своим прикосновением? Или он вообще боялся прикосновений? Из-за полученных травм или из-за того, что в детстве с ним жестоко обращались?

А голос все раздавался откуда-то:

– …Не следила ни за чем, кроме здоровья твоего отца. И у тебя та же одержимость. Те же разрушительные навязчивые идеи.

Вик покачал головой:

– Я здесь, малышка. Я ведь здесь, верно? Самое время заняться любовью, самое время…

– Я не хочу заниматься любовью, я хочу только, чтобы ты снова стал прежним Виком.

– Предохранительным Виком? Виком, который всегда идет по проторенной дорожке? Виком-умницей за шахматным столиком?

– Но у тебя такой характер, такая натура. И ты ничего не сможешь изменить, даже если будешь присутствовать на вскрытиях или корчить из себя крутого. Они желают повсюду таскать тебя за собой, как собачонку. Ты ведь не настоящий сыщик. Ты блатник.

Дверь со стуком закрылась. Вик пожал плечами, подошел к холодильнику и поискал пиво. Пива не нашлось. Тогда он взял початую бутылку коньяка и налил себе в стакан.

– Блатник… Ну да, блатник! А что это меняет?

Он отхлебнул из стакана один глоток, потом другой. Вот оно, счастье. Выпить, а потом закурить сигаретку.

Нет уж, никаких сигарет. Такого удовольствия эти негодяи не получат.

Осушая еще стакан, он не переставал думать о телефонном звонке судмедэксперту.

То, что у жертвы «украли» части тела, наиболее чувствительные к прикосновениям, могло быть чрезвычайно символичным.

Убийца не желал овладеть жертвой по классической схеме сексуального насилия. Но он лишил ее одного из главных чувств, осязания, а сам ощупывал ее голыми руками. Это доказывают следы кукурузного крахмала, которым покрывают внутреннюю сторону перчаток.

Оставалось понять – зачем.

Стефан протянул портье «Трех парок» толстую пачку купюр:

– Шестой номер. Я снимаю его на неделю.

Человек с «винным пятном» пересчитал деньги, сунул их в карман и с улыбкой выдал ему ключ. Подождав, пока Стефан отойдет, он с торжеством объявил:

– Похоже, тебя разыскивает какой-то легавый.

Стефан обернулся:

– Легавый?

– Как вижу, тебе это не безразлично. Этот парень немного на тебя смахивает. Он спрашивал о какой-то девице. О блондинке, повернутой на ампутациях, ее зовут Аннабель Леруа. Тебе это имя ни о чем не говорит?

Стефан подошел к стойке. Он явно был встревожен:

– А зачем он меня разыскивал?

– Словом… Может, он и не тебя спрашивал, ну да ладно. Ты так быстро слинял, как раз в тот момент, когда он появился. Тогда я себе сказал…

Машина с треснутым лобовым стеклом, вспомнил Стефан.

– И как он назвался?

– Никак не назвался.

Стефану пришли на память фотографии трупов, которые в сновидении разложил перед ним Стефан-из-будущего.

– У этой девицы, Аннабель Леруа, была татуировка на левом бедре? Змейка.

– Понятия не имею, я не заходил, чтобы посмотреть. А вот ты, как видно… Гм… Я умею держать язык за зубами. Но если хочешь, чтобы я помалкивал…

– То есть?

Портье облизал губы.

– Ты ведь понял, что я хочу сказать? Я отметил твою машину и хорошо запомнил номер. А позвонить по телефону – дело недолгое, знаешь ли…

Стефан почувствовал себя раздавленным, ему вдруг стало нечем дышать. На сцене вот-вот появится полиция, словно вокруг него медленно, но верно начала выстраиваться мрачная вселенная его снов.

Он с отвращением выложил на стойку три купюры по сто евро и быстро исчез на лестнице.

В шестом номере Стефан вытащил из кармана черный маркер и написал по краю синих обоев напротив телевизора: «Меня зовут Стефан, и я полагаю, что послание, которое ты написал из будущего на противоположной стене, адресовано мне. Сегодня у нас 4 мая, почти полночь. А какое число у тебя? Я не смог прочесть все твои послания. Ты должен сказать, чем я могу тебе помочь, почему тебя разыскивают. Сюда, в „Три Парки“, заявилась полиция. Почему?»

Он отпрянул назад, поняв всю двусмысленность своего поступка. Он действительно считал, что Стефан-из-будущего существует и живет его будущей жизнью там, в шести днях отсюда. Это вполне могло быть, поскольку его двойник во времени адресовал ему послания и, похоже, влип в какую-то историю, которая изначально никак его не касалась.