Маджонг - Алексей Никитин

Правила игры. Раздел «Игровая практика».

Чем можно удивить Петровку? Чем можно удивить людей, однажды уже потерявших все и выстроивших жизнь заново здесь, на Петровке?

В прошлом остались дипломы инженеров-технологов и сданные кандидатские минимумы, места за рассыхающимися столами в институтских лабораториях и вычислительных центрах.

А неоконченные и незащищенные кандидатские — это даже не прошлое, это будущее в прошедшем, время, для которого в русском языке не нашлось ни места, ни применения. Конечно, за прилавками Петровки собрались не одни лишь бывшие интеллектуалы институтских курилок, но здесь их безусловно больше, чем в PR-агентствах или девелоперских компаниях. Они начинали с продажи книг из семейных библиотек, с «Трех мушкетеров», полученных родителями за сданную макулатуру: один талон за 20 килограммов «Правды» и «Советского спорта» в пачках, аккуратно перевязанных веревкой.

На листах картона и обрывках полиэтилена, брошенных летом на замусоренный асфальт, а зимой — в растоптанную ледяную грязь, выкладывали они темно-зеленые с золотым тиснением «Литпамятники», тома Брэма и Литературной энциклопедии. Мордами в ту же грязь несколькими годами позже валили их люди в форме мышиного цвета и неизменных масках на репоподобных головах за продажу контрафактных дисков, а еще позже — за продажу порнографии.

Петровка спокойно пережила все, немного отъелась, заработала денег. Тоже немного. Из тех, кто пришел сюда первым и остался, никто не сделал состояний в десятки миллионов, хотя несколько человек открыли магазины, а по две-три точки в разных концах рынка завел почти каждый. Их ничем уже нельзя удивить, но ежедневная борьба за существование приучила быть внимательными к любому пустяку и к каждой мелочи, потому что мелочи и пустяки — это как раз то, чем живет Петровка.

В обед, в самый разгар рабочего дня, красный «Панамера» и следовавший за ним черный «Гелендваген» медленно пробирались среди автомобилей попроще, кое-как припаркованных вокруг рынка. Как ни старалась Рудокопова приехать на Петровку незаметно, это, конечно же, ей не удалось. На красно-черную парочку обратили внимание все: и те, кому положено было по долгу службы, и те, кто фиксировал все необычное просто потому, что к этому приучила их жизнь на Петровке. А яркий спортивный автомобиль в сопровождении джипа охраны среди книжных рядов появляется у нас не так часто и потому немедленно попал в разряд необычного.

По дороге Рудокопова еще раз внимательно выслушала историю Енота о том, как он лишился папки в павильоне Бидона. Потом Малевич в двух словах рассказал ей, кто такой Бидон, как он попал на Петровку и как с ним следует себя держать. Впрочем, как правильно вести себя с Бидоном, толком ей никто бы посоветовать не мог, потому что Бидон непредсказуем и его нужно чувствовать. Как ломоту в костях накануне перемены погоды. Об этом аккуратный Виталий Петрович тоже предупредил Рудокопову, но она его слова посчитала разновидностью старческого ворчания, очередной жалобой на здоровье и пропустила мимо ушей.

У входа в павильон Бидона болталась картонка с надписью «Закрыто», но и Енот, и Виталий Петрович были уверены, что Бидон там.

— Стеллажи собирает, — предположил Енот. — Я там побушевал немного.

— Да и куда ему деваться? — согласился с ним Малевич.

— Сейчас увидим, — Рудокопова взяла альбом акватинт, попросила ребят из охраны постоять у входа, чтобы не мешали случайные покупатели, и отправилась к Бидону.

В павильоне было пусто, и сперва ей показалось, что там вообще никого нет, но из дальнего угла, где пару часов назад смерчем прошел разъяренный Енот, послышались голоса. За столом, составленным из сдвинутых деревянных ящиков, покрытых старым пластиком, сидели два немолодых обитателя Петровки и Бидон, немедленно опознанный Рудокоповой по пылающей шевелюре.

Это были Борик и Жорик. Именно их позвал Бидон на подмогу против ужасного Енота. Борик и Жорик не отказали. Они и не могли отказать, потому что Борик был тем человеком, который несколько лет назад устроил Бидона на Петровке и помог здесь обжиться. Он знал папу Бидона, они вместе учились в Политехническом институте, и маму его тоже знал. Борик исходил из того, что окружать нас и в бизнесе, и в повседневной жизни должны люди непосторонние и, по возможности, лично преданные. Таким он пытался воспитать Бидона, так же вел себя и сам.

В прошлом Борик был Борисом Константиновичем, заведовал лабораторией вычислительной техники в отраслевом институте, а выходные проводил на книжных рынках. Петровки тогда еще не было, книжников гоняли, задерживали, и личные отношения между надежными покупателями и проверенными продавцами значили много больше случайной пятерки, срубленной с залетного лоха. Жорик поставлял Борику уголовно наказуемый тамиздат: «Ардис», «Посев», журнал «Нью-Йоркер» с американскими рассказами Довлатова.

В девяносто втором лабораторию Борика сократили. Институт постигла та же участь двумя годами позже, в девяносто четвертом, но Борик в доле с Жориком к этому времени уже открыл первую точку на Петровке. Он не стал налаживать контакты с московскими оптовиками, не захотел возить в поездах из Первопрестольной баулы, полные книг. Борик пошел другим путем. У него можно было купить европейские антикварные издания, разрозненные английские, итальянские, французские тома авторов восемнадцатого, иногда и семнадцатого века. Покупателей у Борика никогда много не водилось, но это были надежные, проверенные снобы, время от времени приводившие друзей, таких же снобов. Они, как правило, не читали ни на одном из европейских языков, исключая разве что английский, но обладание изданием, возраст которого вот-вот перевалит за три сотни лет, укрепляло их уверенность в собственной исключительности. Борик драл с них невозможные деньги. Если постоянному покупателю Борика случалось пройти по набережной Сены и расспросить о ценах на раскладках парижских букинистов, то он с изумлением обнаруживал, что за томик итальянского издания «Декамерона» середины восемнадцатого века им было заплачено почти втрое больше того, что пришлось бы отдать в Париже.

Борик знал свое дело. Увидев Рудокопову, осторожно пробирающуюся через завалы книг по павильону Бидона с альбомом акватинт в руке, он почуял добычу. Этот альбом заинтересовал Борика немедленно, едва он его заметил. Рудокопова заинтересовала тоже.

— Смачного вам, — пожелала приятного аппетита вежливая Рудокопова. — Вы ведь Кирилл? — просияла она глазами Бидону. — У меня к вам дело.

Что бы ни говорили ей о Бидоне Енот и Малевич, как бы ни предупреждали, что ей предстоит иметь дело с человеком необычным и, вероятно, не вполне здоровым, все это даже в малой степени не могло сделать ее общение с Бидоном проще.

Потому что Бидон не выносил женщин. Он не знал, как с ними говорить и о чем. На третьей-четвертой минуте разговора Бидон начинал им хамить, а потом просто убегал, прервав на полуслове разговор, если он по каким-то причинам к тому времени еще не перешел в яростную свару.

Если бы не Борик с Жориком, Бидон немедленно бы дал понять этой дамочке, что ее присутствие в столь трагический для него день здесь неуместно, но, опередив Бидона, первым Рудокоповой ответил Жорик.