Приключения Тома Сойера - Марк Твен

А ночью разразилась страшная гроза, с проливным дождем,ужасными ударами грома и ослепительной молнией. Томе головой залез под одеялои, замирая от страха, «стал ждать собственной гибели; он ни минуты несомневался, что всю эту кутерьму подняли из-за него. Он был уверен, что истощилдолготерпение господне, довел его до крайности – и вот результат. Он мог бысообразить, что едва ли стоило палить из пушек по мухе, тратя столько грому ипороха, но не нашел ничего невероятного в том, что для уничтожения такойничтожной букашки, как он, пущено в ход такое дорогостоящее средство, какгроза.

Мало-помалу все стихло, и гроза прошла, не достигнув своейцели. Первой мыслью Тома было возблагодарить бога и немедленно исправиться.Второй – подождать немножко: может, грозы больше и не будет.

На другой день опять позвали доктора: у Тома начался рецидив.На этот раз три недели, пока он болел, показались ему вечностью. Когда оннаконец вышел из дому, то нисколько не радовался тому, что остался в живых,зная, что теперь он совершенно одинок – нет у него ни друзей, ни товарищей. Онвяло поплелся по улице и увидел, что Джим Холлис вместе с другими мальчикамисудит кошку за убийство перед лицом убитой жертвы – птички. Дальше в переулкеон застал Джо Гарпера с Геком Финном – они ели украденную дыню.

Бедняги! У них, как и у Тома, начался рецидив.

Наконец стоячее болото всколыхнулось, и очень бурно: в суденачали разбирать дело об убийстве. В городке только и было разговоров что проэто. Том не знал, куда от них деваться. От каждого намека на убийство сердце унего замирало, нечистая совесть и страх внушали ему, что все замечания делаютсяпри нем нарочно, чтобы испытать его. Он понимал, что неоткуда было взятьсяподозрению, будто он знает про убийство, и все-таки не мог не тревожиться,слушая такие разговоры. Его все время бросало в озноб. Он отвел Гека в укромноеместо, чтобы поговорить с ним на свободе. Ему стало бы легче, если бы можнобыло развязать язык хоть ненадолго, разделить с другим мучеником бремя своегонесчастия. Кроме того, ему хотелось проверить, не проболтался ли кому-нибудьГек.

– Гек, ты кому-нибудь говорил?

– Это насчет чего?

– Сам знаешь, насчет чего.

– Конечно, нет.

– Ни слова?

– Ни единого словечка, вот ей-богу. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, боялся.

– Ну, Том Сойер, мы с тобой и двух дней не прожили бы, еслиб оно вышло наружу. Сам знаешь.

Тому стало немножко легче. Помолчав, он спросил:

– Гек, ведь тебя никто не заставит проговориться?

– Проговориться? Если захочу, чтобы этот индейский дьявол меняутопил, как котенка, тогда, может, и проговорюсь. А так вряд ли.

– Ну, тогда все в порядке. Пока мы держим язык за зубами,нас никто не тронет. Только давай еще раз поклянемся. Все-таки верней.

– Ладно.

И они поклялись еще раз самой торжественной и страшнойклятвой.

– А что теперь говорят, Гек? Я много разного слышу.

– Что говорят? Да все одно и то же – Мэф Поттер да МэфПоттер, других разговоров нету. Прямо пот прошибает все время, так и хочетсясбежать куда-нибудь и спрятаться.

– Вот и со мной то же самое. Его дело пропащее. А тебе егоне бывает жалко?

– Как же не жалко! Человек он, конечно, никудышный, затоникого не обидел. Наловит рыбы, добудет деньжонок, напьется, а потом слоняетсябез дела. Да ведь мы и все так. Ну хоть не все, а очень многие, дажепроповедники и всякие другие. А он человек неплохой – один раз дал мнеполрыбины, когда там и на одного не хватало, и помогал тоже много раз, когдамне не везло.

– Да, он и мне змея починил, Гек, и крючки к лескепривязывал. Хорошо бы его как-нибудь выручить.

– Ну, где нам его выручить! Да и что толку: все равно опятьпоймают.

– Что поймают, это верно. Только противно слушать, как егоругают на чем свет стоит, а он и не виноват.

– Мне тоже противно, Том. Боже ты мой, что плетут: излодей-то он, каких свет не видывал, и давно пора его повесить, и мало ли чтоеще.

– Да, только и разговору все время. А еще я слышал; еслиМэфа выпустят из тюрьмы, то его будут линчевать.

– Так и сделают, понятно.

Мальчики говорили долго, но это их очень мало утешило. Снаступлением сумерек они начали прохаживаться неподалеку от маленькой тюрьмы,стоявшей на пустыре, должно быть, питая смутную надежду на то, что какой-нибудьсчастливый случай еще может все уладить. Но ничего такого не случилось;повидимому, ни ангелы, ни феи не интересовались злополучным узником.

Мальчики опять повторили то, что проделывали уже не раз, –просунули Поттеру за решетку табаку и спичек. Он сидел в нижнем этаже, и никтоего не сторожил.

Им всегда бывало совестно, когда Поттер начинал благодаритьих за подарки, а на этот раз было так совестно, как никогда. Они почувствовалисебя последними трусами и предателями, когда Поттер сказал:

– Вы были очень добры ко мне, ребята, – добрее всех в городе.И я этого не забуду, нет. Сколько раз я говорил сам себе: «Всем ребятам я,бывало, чинил змеев и всякую там штуку, показывал, где лучше ловится рыба, идружил с ними, а теперь все они бросили старика Мэфа в беде, только Гек небросил, и Том не бросил, – они меня не забыли, говорю я себе, и я их тоже незабуду». Да, ребята, натворил я дел, пьян был тогда, и в голове шумело – иначеникак этого не объяснишь; а теперь меня за это вздернут, так оно и следует.Может, оно даже и к лучшему, думается мне, то есть я так надеюсь. Ну, да чтотолковать! Не хочется вас расстраивать, – ведь вы со мной дружили. Одно толькоя хочу вам сказать: не пейте, ребята, никогда, чтобы вам не попасть за решетку.Отойдите чуточку подальше – вот так; как приятно видеть дружеские лица, когдачеловек попал в такую беду, – ведь ко мне никто, кроме вас, не ходит. Добрыедружеские лица, добрые, добрые лица. Влезьте один другому на спину, чтоб я могдо вас дотронуться. Вот так. Пожмите мне руку – ваши-то пролезут сквозьрешетку, а моя нет, слишком велика. Маленькие руки и слабые, а ведь многопомогли Мэфу Поттеру и еще больше сделали бы, если б могли.