Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

3

В ту неделю каждую ночь Марк проводил на ферме. Когда его не было, я ничем не могла занять себя, кроме самых простых дел, таких, как вытирание пыли с мебели или кормление кур, и в конце концов предоставила Гризельде и Энни выполнять подавляющую часть работы; из экономии я не пользовалась услугами Этель и Милли Тернер со времени смерти мужа. Однажды я-таки съездила на рынок с Гризельдой, но не могла сконцентрироваться на деле и только все напутала. Я жила ради вечеров, но, хотя не раз просила Марка поужинать со мной на ферме, он всегда отказывался.

Его отказы злили меня и странным образом унижали.

— Я что, недостойна с тобой ужинать? — наконец спросила я. — Меня оскорбляет, что ты приходишь сюда вечер за вечером, но не делаешь ничего, кроме…

— Кроме? — Он засмеялся, забавляясь моим смущением, и сказал тягучим голосом: — Но ты же должна признать, что это весьма существенное «кроме»!

Его спокойствие очень меня разозлило.

— Но почему ты отказываешься со мной ужинать? — спросила я. — Мне кажется, я по крайней мере имею право узнать причину!

— Ты ни на что не имеешь права, моя дорогая, — вежливо возразил он. — Я тебе не подотчетен. Я вправе делать все, что мне заблагорассудится.

— Очень хорошо, — воскликнула я в ярости, — будь независимым сколько влезет! Полагаю, ты по своей молодости путаешь это понятие с высокомерием. Но это не имеет для меня ни малейшего значения.

Он опять засмеялся.

— Мне нравится, когда ты сердишься! — только и сказал он, а потом протянул руку через стол и коснулся моей руки, и я почувствовала, как уже знакомая дрожь возбуждения пробегает по моему телу. Его голос, низкий, красивый голос, который мне так нравился, велел мне быть терпеливой, потому что в конце концов я получу все, что хочу. — Когда мы с тобой первый раз поужинаем вместе, это будет большой праздник, — сказал он, — а не прозаическая трапеза на маленькой корнуолльской ферме, где ты ужинала с мужем и принимала… других людей. Лишь верь мне…

Но я ему не верила. Я не верила его торжественным обещаниям, а его откровенная нелюбовь к ферме, которую я так любила, мучила меня и отталкивала от него. Я знала, что молодые люди часто обещают в будущем дать много, не собираясь держать слово, поэтому подумала, что он просто успокаивал меня, сглаживал раздражение, чтобы я снова превратилась в податливую, удобную женщину, к которой можно приходить, когда захочется.

Мое недоверие усилилось, когда на следующий день он уехал в фамильное поместье Касталлаков в Гвике. Там у него были какие-то дела, как он небрежно сообщил мне, и в Морву он должен был возвратиться только через несколько дней.

Прошли две недели, а он все не появлялся. К этому времени каждый день для меня тянулся, как целая неделя. Наконец, я с ужасом услышала в деревне, что молодой мистер Касталлак переехал из Гвика в Лондон, и его экономка в Морве не знает, когда он вернется.

— Но ведь он должен вернуться в Морву! — говорила я Гризельде в отчаянии: — Лоренс оставил ему там дом, он не будет жить в Гвике, потому что по завещанию особняк Гвикеллис получит Найджел, а они не ладят. Братья сильно поссорились, когда Найджел вернулся из-за границы и выяснил, что похороны отца прошли в его отсутствие и он похоронен в Зиллане, а не во дворе церкви в Гвике, прихожанами которой они были. И потом, Марк не станет жить у матери в Лондоне, потому что с ней он тоже не ладит, так что он должен вернуться на ферму Деверол в Морве, ему же больше некуда деваться.

Гризельда отвечала, что не будет тратить драгоценное время на мечтания о Марке Касталлаке и гадать, что он сделает дальше. И вообще, пора уже мне взять себя в руки, забыть молодого мистера Марка и серьезно подумать о новом замужестве. Тех золотых монет надолго не хватит, и где мы тогда окажемся? Было бы разумно продать ферму мистеру Джареду, выйти замуж за молодого мистера Полмарта, владельца фермы Полмарт, которому я всегда так нравилась, и прекратить постоянно беспокоиться о том, где взять следующий грош.

— Томас Полмарт? — сказала я с отвращением. — Этот неотесанный плюгавый мужлан? Нет, спасибо!

— Экие мы важные! — заверещала Гризельда, теряя терпение. — За нами ухаживали два джентльмена, поэтому теперь мы потеряли голову и заважничали! Уж лучше бы взяла себя в руки, драгоценная моя, да поднабралась бы умишка! Джентльмены не женятся на таких, как ты, даже и не думай. Джентльмены женятся на леди, а не на рыбацких дочках. Не забывай, откуда ты родом и кто такая! Если ты думаешь, что мистер Марк когда-нибудь сюда вернется, чтобы на тебе жениться…

— Я вовсе так не думаю! — сказала я сердито, и это была правда.

Марк на самом деле однажды упоминал о женитьбе, еще до смерти Лоренса; но в то время я не приняла его слова всерьез. К тому же, тогда он был последним человеком, за которого я хотела бы выйти замуж. Теперь мои чувства были иными, но, несмотря на их перемену, я еще не потеряла здравого смысла.

— Я интересна Марку только в определенном качестве, — резко сказала я Гризельде, — а это не имеет ничего общего с брачными узами.

Она проворчала что-то о грехе и осуждении на вечные муки.

— Прекрасно! — воскликнула я раздраженно. — Значит, я вела себя с ним как грешница, неверно себя вела! Но почему мне нельзя хотя бы раз позволить себе любить? Мне всегда не везло в любви: всю свою молодость я провела в неблагоприятных условиях, разве я не заслужила право на капельку удовольствия с человеком, который мне нравится? Ведь Господь не настолько жесток, чтобы не позволить мне немного счастья после такого количества боли и унижений! Если я чего-то и хотела от жизни, так это любви и покоя, и раз мне не дано получить одно, я по крайней мере имею право на второе!

Гризельда сказала, что теперь, когда стало ясно, как день, что Марк получил от меня то, чего хотел, и нашел кого-то еще, все это уже не имеет значения.

Но она ошибалась.

Он вернулся двумя неделями позже, как раз тогда, когда я уже потеряла всякую надежду снова его увидеть и в отчаянии составляла холодную записку, чтобы напомнить ему, что он обещал мне кредит. Он вошел в мой дом так, словно это была его собственность, с самой возмутительной беспечностью продефилировал в большую гостиную, где я писала письмо, и поздоровался со мной так, словно мы расстались только вчера.

— Я три недели был в Лондоне, — сообщил он без намека на извинения. — Нужно было уладить пару скучнейших семейных дел. Вдобавок ко всему, умер мой кузен Роберт Йорк, и мне пришлось задержаться в Лондоне на похороны. — Не обращая внимания на мою холодность, которая не могла остаться незамеченной, он посмотрел в окно на тусклый ноябрьский день и небрежно добавил: — Я думал, ты догадаешься, что меня задержали обстоятельства.

— К сожалению, — произнесла я ледяным тоном, — ясновидение не вошло в число тех добродетелей, которыми Господь счел нужным меня наградить.

— Дорогая моя, — сказал он так насмешливо-серьезно, что мои щеки запылали от гнева, — мне очень жаль. Но поскольку Господь счел нужным наградить тебя большим количеством других великолепных добродетелей, несправедливо сетовать на такое ничтожное упущение. — И, прежде чем я успела открыть рот, чтобы сказать ему все, что о нем думаю, он сунул мне в руку небольшую квадратную коробочку и попросил ее открыть.