Война за империю - Евгений Белаш

— Нельзя собственноручно убить всех плохих людей в мире, — с неожиданной силой, почти яростно бросил Стерлигов. — Нельзя четверть века жить ненавистью!

— Я … не могу… — отозвался Шанов после долгой паузы. — Не могу по-другому. Привык…

Последнее слово прозвучало как-то потерянно, совершенно непривычно. Наталья прикрыла рот ладонью, чтобы не выдать себя даже тенью дыхания. Ноги замерзли, внутренний голос нашептывал, что она поступает нехорошо, но жгучее любопытство — извечный женский порок — победило и холод, и этику.

— Жаль, что Руперты больше нет, — совсем тихо сказал Стерлигов. — Ты ведь мне как сын, я надеялся, что с ней ты оттаешь…

Он умолк. Отчетливо звякнул стакан в который что-то наливали.

— Ее нет, — с деланным безразличием сказал Шанов, и впервые в голосе соседа Наталье послышалось нечто похожее на душевную боль. Не надрыв, как бывает сразу после страшной потери, а старая тоска, которая тихо тлеет под пеплом времени.

— Ее нет, — тихо повторил Шанов.

— Как она тебя называла? Я запамятовал.

— 'Nachtrichter'. Полковой палач у ландскнехтов в давние времена. Немецкий юмор…

Мужчины некоторое время молчали.

— Что-то как-то невесело пошло, — высказался Стерлигов, решительно меняя тему. — Бог с ним, пусть прошлое останется в прошлом. Налей.

Наталья тихонько отошла от двери. Прошлое чуть приоткрыло полог, показало краешек былой жизни полковника. Но загадки только умножились.

* * *

— На…та… лья…

Коновалова вскинула голову, пытаясь понять, как она во мгновение ока перенеслась на кухню, за стол. Понадобилось несколько мгновений, чтобы понять — это лишь воспоминания, вернувшиеся в сновидении. Вспоминая Новый Год, она незаметно для себя задремала у теплого, хорошо протопленного титана.

Но кто позвал ее так странно, разделяя имя по слогам неверным голосом?

Шанов стоял, тяжело опираясь на стену, и это было дико не похоже на всегда пружинистого, собранного офицера. Он тяжело дышал, с хрипом хватая воздух открытым ртом. На высоком лбу выступили крупные капли пота, а лицо даже не побледнело, а побелело, как обсыпанное мелом. Полковник осел на стул, безвольно уронил руки. Прежде чем кисть правой руки скрылась под столом, женщина успела заметить, что пальцы ощутимо дрожат.

— Наталья… — выговорил Шанов и, похоже, правильное произношение целого слова потребовало некоторых усилий. — Мне… нужна…

Он помолчал, собираясь с силами, явно намереваясь сказать что-то очень важное.

— Мне нужна помощь, — наконец-то, глухо и тихо произнес он.

* * *

…Мои дорогие, у меня все хорошо, насколько это может быть в нашем захолустье. К сожалению, меня не допустили к полетам, сейчас хороших летчиков меньше, чем самолетов. Это обидно, зато у меня больше времени, чтобы писать вам. И я не участвую в боях, так что можете не волноваться за меня…

— Командир, боевая группа на подходе! — проорал штурман с такой силой, что его было слышно даже без шлемофона, зычный вопль перекрыл рев всех четырех моторов 'Грифона'. — Пора кидать!

— Ключ? — отрывисто спросил Карл Харнье. Радист понял с одного слова и отозвался тоже кратко, строго по делу:

— Ключ с интервалом в полминуты. Хорошо, что лампы прогрели. Сигнал хороший, 'боевики' держат направление.

— Кидаем? — спросил бомбардир.

— Ждем, — скомандовал Карл.

Налеты и блокировку вражеских аэродромов лучше всего производить ночью. Но это слишком сложно, необходимо добиваться идеального согласования всех действий, потому что если блокировка не удается в первые пять-шесть минут, то аэродром успевает погасить все огни, поднять в воздух готовые к вылету машины и откатить с полос, а то и укрыть в капонирах остальные. Тогда можно с чистой совестью сбрасывать бомбы в ночную мглу и возвращаться за разносом от начальства.

Но есть и другой путь — постараться захватить 'время чудес', когда ночь уже закончилась, а утро еще не началось. Все дежурные на земле устали и поневоле расслабились, естественного света очень мало, но уже можно различить наземные цели. Если все сделать правильно, то блокировка ранним утром поможет снести аэродром вчистую. Однако и цена ошибки умножается — самолетам легче бомбить, но и их хорошо видно на фоне светлеющего неба.

Утренний штурм — занятие не для слабаков. Как во всяком серьезном деле, здесь нужно разделение труда. Отдельно действует группа, связывающая боем истребители противника, отдельно — группа постановки помех, еще есть и основная боевая группа, которая должна выбомбить наземные постройки. Без взаимодействия и помощи друг другу не будет победы. Поэтому общей команде, собранной из разных элементов, нужен лидер — тот, кто ведет за собой всех, распределяет цели, при необходимости подсвечивает ее и контролирует результат. Тот, кто первым приходит и последним покидает небесное поле боя.

…Надо сказать, что газеты сильно приукрашивают. Не так уж и жарко в воздухе. Те, кто совершают вылеты, говорят по возвращении, что в основном все заканчивается стрельбой в воздух. Никто не хочет умирать напрасно и не стремится искать приключений…

Здесь, наверху, уже было достаточно светло, чтобы читать карту без подсветки. Вдали алой чертой вспыхнула линия горизонта — со стороны казалось, что кто-то взмахнул гигантской бритвой и одним движением разрезал ночной полог, за которым розовел грядущий рассвет. Но внизу, на земле, еще правила бал тьма.

Аэродром быстро гасил огни, яркие точки исчезали, как огоньки свечей на сильном ветру, но Харнье и бомбардир уже увидели все, что требовалось.

— Теперь бросаем, — отрывисто приказал Карл, крепче взявшись за штурвал. Обычно в эти минуты командир передает управление второму пилоту, чтобы полностью сосредоточиться на руководстве боем, но Харнье предпочитал чувствовать машину от начала и до конца вылета. Несмотря на толстые летные перчатки, рубчатые рукояти словно впечатались в ладони, как иглы ежа. 'Грифон' закончил разворот и в тот момент, когда бомбардировщик лег на идеально ровный курс, из объемной утробы посыпались осветительные бомбы.

…Очень жаль, но скорее всего в будущем меня так и не допустят к полетам. Буду сидеть на земле и ждать, что, быть может, и мне доведется снова подняться в воздух за Германию и нашу победу…

Заряды были выставлены так, чтобы САБы воспламенялись на разных высотах, освещая все поле боя. Ослепительно белые вспышки шли сплошной чередой сзади и внизу, отражаясь в стеклах кабины пронзительными отблесками. Множество рукотворных лун зависли, медленно опускаясь, как причудливые и загадочные елочные игрушки. Штурман орал в микрофон, указывая световые ориентиры для ведомых бомбардировщиков, бомбардир крутил верньеры аппаратуры, готовясь отправить вслед за 'светляками' 'яйца дьявола' — бомбовые кассеты. Оружие, первоначально задуманное для поражения пехоты, оказалось очень подходящим для повреждения взлетно-посадочных полос. Из каждой кассеты вылетало больше сотни маленьких чугунных цилиндров со взрывчаткой. Удар о землю взводил хитрый взрыватель, грозящий смертью или еще страшнее — увечьем — любому, кто потревожит бомбу-'бабочку'. При удаче так можно было надолго вывести из строя сразу две-три полосы, сорвав взлет и посадку вражеских истребителей.