Слепой. Я не сдамся без боя! - Андрей Воронин

— А если не удовлетворят?

— Будем бороться, отстаивать свое мнение… И потом, почему не удовлетворят? Они ведь, что бы мы тут с тобой сгоряча про них ни говорили, умные люди и сами все отлично видят и понимают. Просто им застит глаза эта международная риторика, да и мальчишек опять на убой посылать, согласись, неловко… Мальчишек и мне жалко, но, если медлить и дальше, если дать этим сволочам войти в силу, как в девяностых, крови будет в десятки, в сотни раз больше. В Кремле это тоже понимают, но пока колеблются, медлят, надеются, что все само как-нибудь рассосется… Так ведь не рассосется, нет! И мы должны прямо высказать свое мнение, продемонстрировать решимость, слегка подтолкнуть власть в нужном направлении, чтобы она, наконец, вынула палец из… гм… из уха и взяла к ногтю этих бородатых гнид, которые только и умеют, что плясать под бубен, жрать шашлык, а в свободное от этих приятных занятий время грабить, резать глотки и торговать рабами!

— Толкать власть — примерно то же самое, что катить в горку автомобиль, — заметил Федор Филиппович. — Если не хватит сил, и эта хреновина покатится назад, костей не соберешь.

— Боишься? — спросил Алехин.

— А ты не боишься?

— Чего?

— Ну, например, того, что я, выйдя отсюда, первым делом побегу на тебя стучать…

— Так ведь в этой ситуации бояться должен скорее ты, чем я. А вдруг человек, которому ты на меня стучишь, со мной заодно? И потом, в чем, собственно, он будет заключаться, этот твой стук? Мы не затеваем ничего противозаконного. Открыто, в установленном порядке обратиться к высшим органам законодательной и исполнительной власти имеет право любой гражданин или группа граждан. Мы же не матерную частушку сочиняем и не письмо запорожцев турецкому султану, а официальное обращение, не содержащее ничего, кроме конкретных, конструктивных предложений по наведению порядка на территории Российской Федерации.

Федор Филиппович сделал последний глоток и отставил бутылку.

— Я вижу, у вас уже все решено и подписано, — сказал он, жестом отказавшись от новой порции пива. — И, коль скоро вы твердо рассчитываете, что ваше обращение дойдет до адресатов, нетрудно догадаться, что ты со своим созвездием на погонах далеко не единственная и, возможно, даже не самая большая шишка в этой компании энтузиастов.

— Это только твое предположение, — вскользь заметил Алехин.

— Разумеется. Но, смею думать, недалекое от истины. И у меня сам собой возникает вопрос: на кой ляд вам нужен я? В роли мальчика на побегушках? Не прельщает, извини — стар, да и характер не тот. В качестве ширмы я не гожусь — мелковат, вам, большим, за мной не спрятаться, да вы, как я понял, и не собираетесь от кого-то прятаться…

— Правильно, — помолчав, сказал Алехин. — Острой нужды в тебе мы не испытываем, твои влияние и авторитет — это так, приятное, но вовсе не обязательное дополнение к общему букету. Но, согласись, умного, честного и уважаемого человека лучше иметь своим союзником, чем противником.

— То есть ты пытаешься выяснить, не стану ли я вам мешать, — резюмировал Потапчук.

— Полагаю, уже выяснил. Свою позицию ты изложил предельно ясно, и она полностью совпадает с нашей. Так почему бы тебе к нам не присоединиться?

— А что надо делать?

— Захватить почту и телеграф, — сказал Алехин. — А телефонную станцию и вокзалы мы возьмем на себя… Что за детский сад, Федор? Что делать… Снять штаны и бегать! Доказывать, убеждать, требовать. Добиваться, чтобы власть, наконец, занялась своим прямым делом — наведением в стране конституционного порядка. Отечеству служить, больше от тебя, русского генерала, ничего не требуется!

— Я должен подумать, — сделав соответствующую серьезности момента паузу, с сосредоточенным видом произнес Федор Филиппович.

— Думай, — разрешил Алехин. — Только не сейчас. Не поддать ли нам парку, как ты полагаешь, товарищ генерал?

— Полагаю, что это разумное предложение, товарищ генерал, — в тон ему откликнулся Потапчук.

— А потом еще по пивку.

— Возможно, даже по парочке.

— Орел! — воскликнул генерал-полковник Алехин. — А говоришь: старею… Да ты любому молодому сто очков вперед дашь!

Обмениваясь шутками и посмеиваясь, генералы встали из-за стола и скрылись за висящей на фигурных кованых петлях дверью парилки. Вскоре оттуда послышалось шипение льющейся на раскаленные камни воды, шлепки березовых веников и удалое уханье и аханье их превосходительств.

* * *

Миновав узкую сводчатую арку, горизонтальные борозды на стенах которой, казалось, хранили в себе навеки впитавшийся в штукатурку прочувствованный мат недостаточно опытных и осторожных водителей, Глеб вошел в уютный зеленый двор старого дома на Малой Грузинской. Его губы тронула легкая, немного грустная улыбка, когда он увидел приткнувшийся на привычном, раз и навсегда закрепленном за ним месте древний, как гора Арарат, оливково-зеленый «лендровер» с укрепленной на капоте запаской. Наличие во дворе этого полноприводного чудища с богатейшей биографией и фантастическим пробегом означало, что нужный Глебу человек дома, а если и отлучился, то не далее ближайшего гастронома.

Проходя мимо, Глеб дружески похлопал «лендровер» по пыльному крылу. Эта машина помнила каменистые козьи тропы Афганистана и зеленый ад джунглей Анголы, пески Сирии и обильно политые кровью русских солдат горные серпантины Северного Кавказа. Строго говоря, ей полагалось бы пойти под пресс много лет назад, но это была уже не просто машина, а боевой друг, а ее хозяин относился к той категории людей, которые не бросят друга, пока тот еще дышит.

Глеб поднялся по лестнице на верхний этаж и позвонил в дверь. Шагов в квартире он так и не услышал, но дверной глазок вдруг осветился изнутри, и сейчас же послышались мягкие щелчки отпираемого замка: хозяин, как обычно, не дал себе труда поинтересоваться, кто это незваным пожаловал к нему в гости. «Еще один фаталист», — с усмешкой подумал Глеб и машинально провел рукой по волосам — вернее, по тому месту, где еще совсем недавно росли волосы. Блондин, которого он целых полторы недели видел в зеркале по утрам, безумно ему надоел, краситься в другой цвет по вполне понятным причинам не хотелось, и Сиверов прибег к самому простому и радикальному средству: взял машинку для стрижки волос и обрился наголо. После удаления бороды, бутафорского шрама и фальшивой вставной челюсти волосы служили последним напоминанием о незадачливом террористе Стрельникове, и теперь он при желании мог, абсолютно ничем не рискуя, стоять и покуривать рядом со своим портретом на стенде «Их разыскивает милиция». Так, по крайней мере, утверждал Федор Филиппович, и Глеб склонялся к мысли, что генерал не лжет.

Дверь открылась. Хозяин стоял на пороге, по обыкновению одетый в поношенные камуфляжные бриджи и линялую майку защитного цвета, в его случае служившие эквивалентом домашнего халата.

— Ба! — воскликнул он, увидев, кто пришел. — Уже обрили! Поделом вору мука, будешь знать, как взрывать подстанции. Разве этому тебя в школе учили?