Княгиня Ольга и дары Золотого царства - Елизавета Дворецкая

– Твой сын не крещен! – воскликнул Василий. – Большая дерзость – требовать для него багрянородную царевну!

– Пусть сначала и он приедет сюда и примет крещение! – добавил Артемий. – Но и тогда…

– Как ты видишь, даже среди самых сановитых ромеев не нашли мы достойного стать мужем нашей дочери, – холодно произнес Константин. – Пусть они лучше достанутся одному только Богу! Довольно этой неразумной беседы: нам пора перейти в триклинии и сесть за обед.

Царедворцы поднялись. Эльга тоже встала. Сопровождаемый знатными скопцами, Константин вышел в одну серебряную дверь; Елена августа поднялась, и по этому знаку служители препозита открыли для нее другую.

Следуя за василиссой через вереницу палат, убранство которых она теперь едва замечала, Эльга мысленно прикидывала итоги этой словесной битвы. Честно сказать, пока она ничего особенного не добилась, лишь рассердила своего крестного отца. Но, хотя ей противостояли трое мужчин – пусть двое из них мужчины лишь по уму, – итак, три мужских ума против одного ее женского тоже пока ничего не добились. Каждое войско вернулось в свой стан – отдохнуть и подготовиться к дальнейшим сражениям.

* * *

Вслед за хозяйкой Эльга прошла в ту палату с красными кругами на полу, где Елена принимала ее в первый раз. Теперь здесь уже расставили столы: для царственных жен – на возвышении перед троном и золотым креслом, а для прочих женщин – торцом к нему внизу, так что вместе оба стола образовывали полукрест. За верхним столом сели Елена и ожидавшая здесь Феофано, а к Эльге подошел атриклиний – особый муж, в чьи обязанности входило рассаживать гостей по порядку.

– Прошу твою светлость пройти к апокопту! – Он указал на отдельный стол, сбоку от возвышения с золотыми креслами цариц. – Окажи честь этим знатным женам, разделив с ними трапезу.

Возле стола застыли закутанные в яркие шелка две женщины: помоложе и постарше. Их черные кудри были подняты и уложены в прически, покрытые чем-то вроде золоченого волосника с самоцветами, но без жемчужных подвесок, как у цариц. Зато ожерелья, браслеты на белых выхоленных руках, серьги с подвесками до плеч! Под накидками сверкали золотые пояса, тоже расшитые самоцветами.

– Кто эти женщины?

– Павлина, – представил атриклиний, и та, что постарше и пополнее сложением, величаво наклонила голову, – зоста патрикия августы Елены. Агния, зоста патрикия Феофано.

– Что это значит – зоста…

– Это значит, что патрикии возглавляют всех знатных жен при особе василиссы и ее невестки, управляют всей их прислугой и делами дома. Это высший чин, возможный для женщины.

– Вы что же – с боярынями меня посадить хотите? – Эльга нахмурилась.

– Твоя светлость должна знать: за этим столом имеют право сидеть лишь шесть высших чинов Василии Ромеон: кесарь, патриарх, новелиссим, куропалат, василеопатор и зоста-патрикия. Выше сидят лишь сами багрянородные. Лучшего места, чем это, никто не в силах предоставить твоей светлости.

Эльга помолчала. Сколь ни велика была разница в обычаях греческих и русских застолий, кое-что их объединяло: места не равны и распределяются по чести. Она заколебалась: оскорбительным казалось равнять себя с боярынями, пусть и старшими над всеми служанками. По уму, с этими двумя должны бы сидеть Ута и Живляна. Но выше их – только две царицы, а требовать себе равенства с царицами Эльга не могла.

Грянул орган. Обе августы уже сидели за своим столом, и позади каждой стояла богато одетая служанка, зачем-то держа над головой госпожи золотой жезл.

Под звуки органа в триклиний чередой потянулись разодетые женщины: сначала гречанки, за ними – спутницы Эльги. Каждая в свой черед, по чину, подходила к возвышению цариц и простиралась перед ними ниц, после чего трапезит-стольник поднимал их и разводил по местам. При виде своих Эльга немного успокоилась: невольно она тревожилась за княгинь и боярынь, брошенных где-то в блистательных чащобах Мега Палатиона.

Подумала о своих мужчинах: они обедали с Константином где-то в другом месте. Но эти, возглавляемые Олегом Предславичем и Мистиной, уж как-нибудь справятся сами.

– Ведь твоя светлость наречена дочерью Елены августы во святом крещении, – почтительно напомнил атриклиний. По его беспокойному виду становилось ясно, что упрямство Эльги нарушает принятый порядок и ставит его в затруднительное положение. – А значит, будет уместно проявить дочернее почтение. Ведь тебе позволено приветствовать августейших особ, не совершая проскинесис, а лишь наклонением головы.

В это время Феофано что-то крикнула со своего места, глядя на Эльгу, и весело улыбнулась.

– Ее светлость Феофано просит архонтиссу Эльгу поскорее сесть и позволить приступить к трапезе, ибо она голодна.

Атриклиний вновь поклонился, указывая на кресло посреди отдельного стола. В глазах его мелькнула мольба, и Эльга подумала: а ведь с него спросят, что гостью усадить не смог. Кресло же было сплошь покрыто резными пластинами слоновой кости, так что казалось, будто оно целиком и выточено из нее. На сиденье лежала подушка цветного шелка с золотой каймой.

Две зосты патрикии, стоя возле своих мест, посматривали на нее в ожидании: что выкинет эта «царица Савская» с крайних северных пределов, где совершенно не знают обхождения? И все ее русские спутницы, стоя вдоль своего стола, глядели с тревогой: что идет не так? Им и без того-то было не по себе.

Дочернее почтение, он сказал! Эльга глянула на верхний стол: Елена августа улыбнулась ей все той же заученной улыбкой. Все они правы: она приехала сюда, в чужой дом, и, крестившись, приняла его правила. Требуя чего-то сверх правил, она не делает себе чести. Пожалуй, на сегодня она уже довольно надерзила.

И Эльга, совершив требуемое наклонение головы в знак благодарности за приглашение к трапезе, наконец позволила усадить себя. Атриклиний перевел дух, и в поклоне его явственно угадывалась признательность.

Вокруг столов пошел какой-то чин, размахивая кропилом и брызгая на столы и гостей чем-то пахучим, почти как в церкви. Слуги начали вносить блюда и расставлять по столам: для цариц, для Эльги, ее двух сотрапезниц, по большому столу, вдоль которого с одной стороны уселись приближенные цариц, а с другой – женщины Эльги. Никто еще не ел, гостьи жадно разглядывали убранство трапезы. На шелковой скатерти, вышитой золотыми цветами и фруктами, сияла золотая посуда – большие и малые блюда, миски, кувшины и кубки, разные сосуды и корчажки с чем-то непонятным, похожим на густой кисель или разноцветную сметану. Возле малых блюд лежали золотые ножи и вильца. Увидев их, Эльга усмехнулась про себя, поминая добрым словом Савву Торгера: хоть что-то знакомое.

Вышел священник в лиловом, расшитом золотом облачении, прочел молитву. Потом Елена августа кивнула и взялась за золотые вильца.

Где-то рядом запели. Эльга оглянулась, но никаких певцов не увидела. Пение доносилось из-за шитых шелковых занавесей между столпами цветного мармароса, отделявших боковые части триклиния. Пели, будто в церкви: так же слаженно, нежно и красиво.