Невидимка из Салема - Кристоффер Карлссон

– Тебе нужно прибраться. И заправить кровать.

– Да, папочка.

Грим вышел из комнаты. Юлия закрыла дверь и села рядом с глубоким вздохом.

– Черт, – прошептала она. Я осторожно стянул одеяло с головы. – Почти заметил.

– Да.

– Шшш, тихо.

– Я же говорю шепотом.

– Слишком громко.

– Как он мож…

– Хватит!

За окном послышались хлопки на счет два, три, четыре. Похоже на петарды. Слабый ветерок закачал занавески в комнате. Лето в том году тянулось очень долго. Юлия повернулась и посмотрела на меня. Рукой она теребила подвеску на шее.

– Так дальше нельзя, – тихо произнесла она, и я был с ней полностью согласен.

– Я пойду в душ, – послышался голос Грима из-за двери. – Чем ты там занимаешься?

– Отстань от меня, – ответила Юлия.

– Ты там одна?

– Конечно, одна.

Было слышно, что Грим стоит за дверью, но он ничего больше не сказал. Юлия посмотрела на свои руки, и тут до меня дошло, что все это время я не дышал. Вскоре раздался звук закрывшейся двери, и девушка кивнула мне.

– Он в ванной. Двигай отсюда.

Я открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но не знал что. Юлия отвела взгляд, и стало понятно, что лучше просто промолчать. Осторожно встав, я вышел из ее комнаты. За дверью в ванную было слышно, как Грим открывает воду.

Наступает утро, город просыпается. Я стою на балконе и наблюдаю, как молодой полицейский-помощник убирает заградительную ленту. Кажется, что он со всей серьезностью подходит к порученному ему делу – тщательно наматывает бело-синюю ленту на руку. Глаза жжет. Внезапно на меня нападает голод; я захожу в квартиру и съедаю бутерброд из остатков мяса и овощей, безучастно глядя в одну точку перед собой.

Фальсификаторы. На самом деле это слово не совсем корректно, но в полиции их все равно так называют, потому что практически все начинают так же, как Грим когда-то, – с подделывания идентификационных карт шестнадцатилетним подросткам, которые хотят пройти в клубы и бары. Все знают, что фальсификаторы существуют. Их дело трудное, и если не соблюдать золотую середину, то можно просто исчезнуть тем или иным образом. Но они как-то живут, и те, кто этим занимается, имеют в своих руках большие ресурсы, потому что берут дорого. В этом городе все покупается за деньги, и когда невозможно исчезнуть, мало что может сравниться по значимости с покупкой нового имени.

Так как Йон Гримберг еще десять лет назад пропал из официальных баз данных, но, по всей вероятности, продолжает жить тем, что изготовляет людям новые паспорта, у него самого, скорее всего, новые имя и фамилия. Возможно, даже несколько. Могу побиться об заклад, что так и есть. Очевидно, он не использует свои оригинальные данные, и не в характере Грима иметь только одно имя.

Звонит телефон. Высвечивается номер Левина.

– Алло?

– Лео. Доброе утро.

– Доброе утро.

– Я так понимаю, ты искал Йона Гримберга.

– Откуда ты знаешь?

– Секретарь сказала.

– О… – Про это я и забыл. – Да, все верно.

– Информации не так много, – сказал Левин, – но я расскажу все, что знаю.

– Мы можем встретиться?

– За тем и звоню. Поторопись. Я скоро уеду отсюда.

Возле подъезда на Чапмансгатан в лицо бьет резкий свет, ненадолго ослепляя меня. Вокруг гудит свора журналистов. В подбородок мне утыкается черный микрофон телевизионной компании «ТВ4»; я несколько раз моргаю, чтобы белые точки перед глазами исчезли.

– Полиция может предъявить вам обвинение в убийстве Ребекки Саломонссон; как вы прокомментируете это?

– Вы ведь находились дома, когда она умерла?

– Это месть за ваше отстранение?

Вопросы сыплются градом. Я высматриваю молодого полицейского, который мог бы мне помочь, но его гораздо больше занимает заградительная лента. Последний вопрос привлекает мое внимание, и я ищу лицо, его задавшее.

– Я вас знаю, – произношу я.

– Анника Юнгмарк, газета «Экспрессен». Что вы можете сказать об этих данных?

– Я ничего не сделал.

Снова начинают сыпаться вопросы, но они смешиваются в один неразборчивый рокот, мой пульс учащается, и я делаю то, чего нельзя делать ни в коем случае: протискиваюсь между двумя журналистами и бегу.

Они следуют за мной какое-то время со своими камерами, сумками и маленькими диктофонами в руках, но быстро сдаются. Тяжело дыша, я добегаю до Хантверкаргатан и спускаюсь в темноту метро.

Я стою возле Щепмангатан, 8 в Старом городе. Никаких репортеров. Все еще раннее утро.

Нажимаю ладонью на тяжелые скрипучие двери и вхожу в прохладный подъезд, где замечаю, насколько мне жарко. Возможно, у меня температура. Скорее всего. В лифте перед глазами начинает все кружиться, мне плохо, и я складываюсь пополам, убежденный в том, что весь мой завтрак сейчас будет на полу. Но ничего не происходит – я просто стою там, задыхаясь, лифт открывает двери и ожидает, пока я покину его. Со мной что-то не в порядке.

– Лео, – говорит Левин, и за маленькими очками его глаза расширяются, когда он видит меня у двери. – Что случилось?

Он берет меня под руку – видимо, я выгляжу так, будто мне это действительно нужно, и еще потому, что меня так шатает у двери, что я вынужден прислониться к вешалке, пока пытаюсь снять ботинки.

– Всё в порядке. У меня голова в лифте закружилась.

Я снимаю ботинки и отмахиваюсь от протянутой руки Левина. Он просит меня сесть на кухне, и я падаю на один из стульев вокруг маленького круглого стола. Стул трещит, но мне удобно и сразу начинает хотеться спать. Левин достает стакан из кухонного шкафа, достает тубу с неизвестной мне маркировкой, вытряхивает оттуда быстрорастворимую таблетку и опускает ее в стакан, в который наливает воды. Таблетка начинает приятно шипеть.

– Я мало спал, – мямлю я, уставившись в стакан. – Что это?

– От усталости.

– Но что это? – настаиваю я.

– Действует как двадцать чашек кофе. Для военных. Мне дал один хороший друг, майор. Я никогда не принимал сам.

Я придвигаю к себе стакан. Левин поправляет очки и смотрит на него.

– Пей.

Я делаю глоток напитка, который оказывается ядренее, чем я думал, – как лимонад со слишком большим содержанием газа. Жжет язык, десны, весь рот.

– Вкусно? – спрашивает Левин, и уголки его губ слегка ползут вверх.

– Не особо.

– Йон Гримберг, – говорит Левин. – Зачем, если мне будет позволено спросить, ты ищешь его?