Русский Ришелье - Ирена Асе

Молодая жена восхищала его: любящая, страстная, умная, образованная. Ни разу сама не начинала наставлять в делах политических, но Иван Евстафьевич без ее совета не хотел принимать ни одного важного решения. Кроме одного-единственного. Ничего не сказал прекрасной Елене о том, что решил после смерти больного Богдана Хмельницкого побороться за гетманство. Так ему хотелось получить булаву и бросить к ее ногам, доказать, что недаром вышла за него замуж. И ведь доказывать ничего не надо, видно, что влюблена в него, как шекспировская Джульетта в своего Ромео. Год прошел после венчания, а страсти стало не меньше, напротив – больше. Впрочем, не только поэтому решил побороться за лидерство Иван Евстафьевич. Мечтал он увидеть Украину свободной, равной в тройственном союзе с Литвой и Польшей. Чтобы не было над украинской шляхтой ни польского гнета, ни царского самодержавия. Планы были хороши… А теперь вот из-за дурака Лесницкого валяйся в цепях да любуйся перед смертью чужой женой!

Была бы здесь Елена, сутки бы уже стояла перед домом Богдана, молила бы о помиловании мужа. Придумала бы острым своим умом, как добиться прощения супруга. Да далеко отсюда гордая шляхтянка. Не смогла жить в Чигирине, смотреть на пьянки, пирами называемые. Иван, в отличие от Богдана, сам был трезвенником, а уж Лена пьяных терпеть не могла. Настолько не по душе ей был казачий разгул, что осталась в имении генерального писаря… Хотя и любила мужа безмерно[31].

Богдан Хмельницкий с усмешкой посмотрел на генерального писаря, с гордостью – на Ганну. Не понял этих загадочных взглядов Иван Евстафьевич и еще тревожнее стало у него на сердце. А гетман думал о том, как лебезит перед этой своей Ленкой, словно влюбленный заяц, Выговский, о том, что Ганна пошла бы за ним в огонь и в воду, никогда не бросила бы, а эта, Стеткевич-Выговская, сейчас далека отсюда. Ему стало даже немного жаль своего писаря. «Эх, бумажная душа, еще в гетманы метил!»

Что касается завуалированного пожелания красавицы Ганны, гетман, старый, больной, но мужской силой не ослабевший, не прочь был бы закончить хороший день ночью любви. Только что делать с Выговским? Не оставлять же его здесь навечно.

Ганна, как часто бывало, угадала мысль супруга:

– Он и вправду виновен?

– Невиновен! – тут же подал голос Иван Выговский. – Нисколько не виноватый я! Оговорили! А я ведь, как пес цепной, служил ясновельможному пану гетману!

– Невиновен? А кто булаву мою прибрать к рукам хотел?! – грозно спросил Хмельницкий.

Лидер украинского народа повернулся к супруге и спокойным тоном поинтересовался:

– Как думаешь, может, приказать его, перед тем как пойдем спать, немедля на кол посадить?

«А ведь посадит. А правильно или нет, не ведаю. Делать-то что? Ведь грех на душу возьму, если невиновен. Лучше упустить одного виновного, чем на кол посадить одного невинного», – подумала добрая женщина.

– Булаву прибрать к рукам хотел? – переспросил Выговский и жалобно добавил: – Пан гетман и благодетель мой. Да когда ж такое было?! Вы же меня за ум ценили, ясновельможный пан гетман! Разве мне могло прийти в голову, что из меня получится равный вам властитель?! Я же не полный идиот!

Внезапно Ганна Золотаренко-Хмельницкая заразительно расхохоталась. «Раскусила меня, змея подколодная! – подумал Выговский, пораженный ее проницательностью. – Насквозь видит, ведьма, и притом смеется. Верно говорили, охраняет своего Хмеля не хуже пса цепного, и нюх на врагов, как у пса обученного».

Не только страшно было Выговскому, но и обидно, стыдно, что женщина победила в хитрости и проницательности его, умнейшего человека Украины. А Ганна продолжала смеяться, заразительно, весело, победоносно. Хмельницкий не выдержал, улыбнулся. Спросил красавицу-жену:

– Ты чего?

– Да как представила его гетманом! – показала она на жалкого, лежавшего на полу Выговского. – Отпусти его, Иван, не мог он додуматься до того, чтобы взлететь так высоко.

Богдан и сам в глубине души понимал: болтовня одного пьяного полковника – еще не доказательство. А то, что даже верная супруга просит отпустить генерального писаря, вызвало еще большие колебания в душе гетмана. Может, и впрямь, пусть лучше работает? Полезный ведь человек…

Хмельницкий достал большой ключ от кандалов и, чтобы побыстрее отправится в постель с умницей Ганной, сам освободил узника. Еще и налил ему добрую чарку водки, чтобы тот зла не таил. Выговскому пришлось выпить. Когда генеральный писарь войска Запорожского, вышел на улицу уже была ночь. Ивану Евстафьевичу пришлось пробираться на ощупь. Куда было идти? Домой, в одиночестве переживать свой недавний позор? К гулящим девкам не тянуло, несмотря на длительное воздержание. Выговский не хотел быть ни с кем, кроме своей прекрасной Елены, такой образованной, утонченной и страстной – истинной аристократки. Чтобы отвлечься от мыслей о женщинах, он направился к своему новому знакомцу Юрию Немиричу. То был очень необычный человек! Более двадцати лет этот украинец прожил в Нидерландах, учился в нескольких университетах, набрался такой премудрости, что разумные слова его не раз приводили в изумление Выговского. Всегда внимательно слушал генеральный писарь рассказы Юрия Немирича про республику, где издают газеты, ходят в театры, большинство жителей живут в городах в каменных палатах, а многие выращивают сказочные цветы – тюльпаны, которые в Восточной Европе росли разве что в саду самого могущественного властителя – турецкого султана.

Юрий Немирич сам открыл дверь своего дома, расспрашивать Ивана Евстафьевича ни о чем не стал. Вместо этого достал круг сыра, нарезал, открыл не украинскую горилку, а бутылку с дорогим зарубежным вином. Сухое венгерское не пьянило, генеральный писарь плакал и вопрошал:

– За что?!

Его приятель гетмана не ругал, а философски объяснил:

– Так ведь здесь не Европа.

Юрий печально вздохнул:

– Мы, два образованных человека, понимаем, что так жить нельзя. А другие? Эх, обрело бы казачество волю, создало бы республику, как в Голландии! Были бы вольные казаки со своим сеймом, что заботился бы о процветании городов, открыл университеты.

Выговский хоть университетов не кончал, соображал быстро:

– А хлопы? Они что, тоже голосовать станут?!

Немирич отмахнулся:

– Да что ты все об этих рабах! Мы можем создать республику для свободных, как в Древних Афинах. А хлопы пусть пашут, это можно делать и не избирая парламент.

Два мечтателя до самого утра фантазировали за батареей бутылок венгерского, как скопировать Нидерланды. К рассвету все же напились.

– Царь – тиран! – говорил Юрий Немирич. – Под его властью никогда республику не создать. Хмельницкий – тоже тиран. Надо дождаться смерти Хмельницкого, с помощью ляхов освободиться от власти царя Московского и создать республику, как в Нидерландах – с дворцами, кораблями, морскими портами, колониями заморскими…