Позднорожденные - Екатерина Шельм

Джон сел, пряча глаза.

— Расскажи, что там у вас с совместной едой.

— Обычно в своем доме трапезу делят лишь родственники, супруги или друзья. Это считается… особым, эльфы не делят трапезу в своем доме с любым. Это… заверение в дружеских намерениях, обещание не причинять вреда, почти клятва в том, что с этим эльфом ты не скрестишь клинка, не выпустишь стрелы и не скажешь о нем злого слова. Это… то, чем мы заверяем дружбу. У вас тоже есть этот обычай. Преломить хлеб. Он так же древен, как и наш.

— Да, только мы про него забыли.

— Но мы нет. — Джон демонстративно отпил воды.

Софи стало горько.

— Со мной дружбу, значит, заверить не хочешь? — спросила она.

Джон вскинул на нее взгляд, и в нем было искреннее удивление.

— Разве ты так подумала?

— А как я должна была подумать?

— Что я не хочу принуждать тебя давать обещаний, которые ты не захочешь выполнять. Я говорил уже — узнав меня, ты, быть может, пожалеешь и о помощи оказанной, и о том, что дала мне обещание дружбы.

— Да что такого я могу о тебе узнать? Джон, серьезно, что ты там задумал такого ужасного?

— Знание, что принесет печали. Разве в твоей жизни оно нужно?

Софи вздохнула. Да уж, печалей ей и так хватало.

— Это что-то такое, из-за чего я действительно не захочу с тобой дружить? Серьезно? Это не очередная блажь, вроде отрезанных волос или возраста, или еще какой ерунды?

Джон нахмурился.

— Признаться, твои мысли мне постичь сложнее, чем мысли эльфа. Я лишь могу предполагать. Однако все люди, что знали меня, не хотели бы преломить со мной хлеб.

— И много людей тебя знало? — Софи продолжала жевать.

— Не много. Лишь двое. Один из них уже ушел. Второй жив, он здесь, в Сиршаллене.

Софи вытаращила глаза.

— Так я не первая, кого ты украл?

— Первая из дев. — Сказал Джон и тут же совершенно изобличительно покраснел. — Я хотел сказать… я не имел в виду…

— Ты украл меня не потому что я дева, да-да, можешь не напоминать. — Софи улыбнулась и поняла, что улыбка эта была неискренняя.

Слышать в сотый раз, что для Джона она, как девушка, не интересна — было неприятно.

— А тех ты зачем крал? — Софи вдруг развеселилась, представив как Джон, подкравшись сзади, накидывает на здорового мужика мешок и пытается его утащить, словно герой мультфильма.

— Я не крал их. — Джон нахмурился. — Один приехал добровольно. Второго, как и тебя, я хотел спасти от неминуемой гибели. Он так же был добр ко мне и к другим эльфам.

— Дай угадаю, это он тот, что мертв? — предположила Софи.

Джон кивнул.

— Я смотрю с людьми, которые добры к эльфам, происходят прелюбопытные события, да? — Софи фыркнула и доела свое жаркое. — Очень вкусно. Передай Финару мою благодарность.

— Ты сама можешь поблагодарить его.

— Он не хочет со мной разговаривать, Джон. Это же очевидно.

— Он будет с тобой разговаривать. — Отрезал Джон, и в его голосе зазвучала сталь. — За пределами этого дома ты ханти для твоей же безопасности. Но здесь ты моя гостья. И я не позволю Финару унижать тебя.

— Ты уже унижаешь меня. — Вздохнула Софи и встала, собираясь убрать тарелку.

Джон моргнул.

— Я не понимаю… снова, как и прежде.

— Не нужно заставлять людей… Тьфу ты! То есть эльфов, разговаривать со мной, если они этого не хотят. Это унизительно. Я не хочу, чтобы со мной разговаривали по твоему приказу, через силу. Мне это не нужно. Если он захочет, то однажды может… сам заговорит. А пока я не хочу, чтобы ты ему приказывал, ясно?

Джон изумленно смотрел на нее.

— Но его молчание… разве оно не оскорбительно для тебя? Ты же не ханти, ты — благородная дева с чистым сердцем. Ты добра не меньше, чем лучшие из моего народа. И ты не соглашалась стать ханти, навлекая на свою семью позор. Почему ты готова терпеть унижения, если я могу тебя от них избавить?

— Если ты и можешь меня избавить от унижений, то просто относись ко мне как к другу. Или как к деве… Хотя постой, я не знаю как вы относитесь к девам, так что остерегусь. Лучше как к другу. И если один твой друг не разговаривает с другим — ты что, станешь ему приказывать? Думаю, нет.

Джон растеряно посмотрел в пространство.

— Пожалуй, в твоих словах есть истина. Я не думал об этом в таком ключе.

— Значит, договорились.

— Я не стану приказывать Финару… и прочим так же не стану. И я буду сам относится к тебе как… как к другу. — Последнее слово далось ему с явным трудом. — Признаться, никогда еще у меня не было смертного друга.

— А как же те, которых ты привез?

Джон помрачнел.

— Я уже говорил, они не хотели бы преломить со мной хлеб.

Софи поставила тарелку на сервант. Раковины тут не было, и чтобы помыть ее, нужно было иди на кухню.

— Джон… — Софи тревожно посмотрела на него. — Ты прав. Я ничего о тебе не знаю. И ты ничего не рассказываешь. Одни какие-то смутные намеки. Но знаешь… даже если я узнаю, чтобы остаться в живых, я должна буду жить тут, ведь так?

Джон медленно кивнул.

— Я тогда… наверное не желаю знать. Это малодушно, я знаю, но… я не хочу знать.

Джон, казалось, обрадовался.

— Это мудрое решение, и я не считаю его малодушным для тебя. Ты ведь дева, вопросы народов не должны тебя волновать.

Софи очень постаралась не уронить челюсть.

— Что, прости?

— Ты — дева. Твои мысли пусть заняты будут прекрасным и мирным, а я постараюсь сделать твои дни беззаботными и счастливыми. — Джон заговорил вдруг так вдохновенно, что Софи явственно увидела, что он еще очень-очень юный. — Ты ни в чем не будешь знать нужды, твоя жизнь будет течь как Великая река, без порогов и волнений. Как и полагается хрупкой деве. Девы не знают конфликтов и войн, они и не должны этого знать. Девы приносят в мир гармонию, красоту, музыку и саму жизнь. Распри между народами, политические интриги, битвы, где льется кровь и скрещиваются клинки — не удел дев. Зачем туманить разум и сердце, что распускается как цветок лишь в покое и неведении? Я огражу тебя от этого настолько, насколько смогу, клянусь.

Софи сглотнула, прежде чем заговорить.

— То есть… девы могут только бренчать на лютне и рожать детей? — уточнила она.

Джон смотрел на нее, и по его лицу Софи поняла, что иронии он не понял. Однако насторожился, глядя на ее лицо. Он умолк. Софи прекрасно видела, что он хотел ответить простое «Да», но молчал только потому, что чувствовал ее гнев.