Харун Ар-Рашид и времена "Тысячи и одной ночи" - Андре Кло

Убивали как можно меньше. Первостепенная задача заключалась в захвате пленных, которых впоследствии можно было обменять на выкуп в деньгах или товарах, а также на мусульман, попавших в руки врага. Грабеж был нормой военного времени, а для воинов — даже основным побудительным мотивом. Каждый хватал то, что представлялось ему наиболее ценным, в основном юношей и девушек, которых затем продавали в рабство. Массовые избиения были редкостью, разве что противник обнаруживал стремление к убийству. В таком случае пощады не было никому, ни с одной, ни с другой стороны. Монарх, в принципе, имел право на пятую часть добычи, но контролировать ее размеры было сложно, и каждый хватал и уносил все, что мог. Мусульмане и христиане грабили с единственной целью приумножить добычу, которая, в случае регулярных войск, увеличивала жалованье[105]. Кочевники крушили все, что не могли унести, регулярные войска уничтожали урожай и скот, чтобы ослабить противника, но воздерживались от вырубки плодовых деревьев и разрушения ирригационных сооружений.

Если не возникало особых обстоятельств, войны продолжались недолго — один, иногда два сезона. Армии было трудно снабжать, а зимы на азиатских нагорьях длинные и суровые. Воины не испытывали большого желания оставаться вдали от дома дольше нескольких месяцев. Кроме того, нужно было вывезти добычу, которую, очевидно, невозможно было долго носить с собой. Армия отступала, предварительно одержав победу или заключив перемирие с противником, предусматривавшее уплату дани деньгами или натурой (Ирина расплатилась с Харуном шерстью). Армия халифа очень редко возвращалась без триумфа. О победе всегда объявляли, и в честь этого события устраивали празднества, особенно если во главе армии стоял сам халиф. Награды сыпались дождем, улицы Багдада украшала иллюминация, а населению было приказано веселиться.

Осада и взятие Гераклеи

Греки ждали новой войны, так как еще до того, как арабская армия вступила на византийскую территорию, они перешли в наступление и напали на Анаварз и его окрестности (805–806 гг.). В то время как Харун направился в сторону Тианы, где встал лагерем, один из его ведущих военачальников, Абдаллах ибн Малик, осадил Дхул-Килу (между Тианой и Кесарией), а другой, Дауд ибн Иса, прочесал весь район во главе 70 000 воинов, разграбив его и уничтожив встретившиеся ему конные отряды неприятеля. Другие части заняли Хисн ас-Сакалиба (сегодняшний Анаса Калеси) и Фабас в Каппадокии. Харун намеревался «пройтись» по всей территории между авасим и Каппадокией.

Однако халиф колебался. Масуди рассказывает, что, подойдя к Гераклее, расположенной на пути к Иконию, Дорилее и на север, Харун советовался с двумя своими военачальниками из авасим. «Что ты думаешь об осаде этого города?» — спросил он у Мухалледа ибн Хусейна. Тот ответил: «Это первый укрепленный город, который вы встречаете на греческой территории, и он же самый неприступный и хорошо защищенный. Если вы атакуете и возьмете его с помощью Бога, впоследствии ни один другой город не сможет вас остановить». Тогда Харун обратился к Абу Исхаку, который сказал ему: «Повелитель правоверных, эта крепость построена греками, чтобы контролировать стратегические пути и преграждать доступ к ним. Ее население невелико. В результате, если вы ее завоюете, она не даст достаточной добычи, чтобы разделить ее между всеми мусульманами. Если же она устоит перед вами, эта неудача повредит вашему плану кампании. Самый мудрый выход, по моему мнению, состоит в том, чтобы эмир правоверных напал на один из самых крупных городов греческой империи. Если он падет, вся армия получит добычу, если же нет, у халифа будет готовое оправдание».

Здравый смысл был на стороне Абу Исхака.

Рашид, несомненно, думал, что Гераклея не устоит перед мощными средствами, которыми он располагал. Произошло обратное. У нас нет подробного плана укреплений Гераклеи, но известно, что они контролировали долину, и город был полностью окружен рвом; одним словом, все позволяет полагать, что оборона была достаточно мощной. Харун, безусловно, располагал всеми техническими средствами своего времени, чтобы заставить пасть хорошо укрепленный город: осадными машинами, орудиями, огромными таранами, метательными снарядами, сырой нефтью (греческим огнем), длинными лестницами, чтобы карабкаться на стены. По истечении двадцати семи дней арабам не удалось пробить в стене ни одну брешь: Гераклея действительно была «самым неприступным и хорошо защищенным» городом. Потери в мусульманской армии росли, к тому же нехватка продовольствия и фуража внушала Рашиду серьезное беспокойство.

По всей видимости, халиф сделал неудачный ход. Он снова попросил совета у Абу Исхака, который рекомендовал ему не снимать осады: «Наше отступление может нанести урон халифской власти, ослабить престиж религии и побудить другие города запирать перед нами свои ворота и оказывать нам сопротивление». И он высказал мнение, что рядом с Гераклеей нужно выстроить город, «в ожидании того, что Бог дарует нам победу».

Харун последовал этому совету и приказал начать строительные работы, чтобы лучше показать осажденным и своим собственным войскам, что он будет продолжать осаду столько, сколько потребуется. Именно тогда состоялся один из поединков, столь частых в истории войн античности и средневековья. «Ворота города открылись, — рассказывает Масуди, — и перед внимательными взглядами мусульман появился человек исключительной красоты, облаченный в великолепные доспехи, и закричал зычным голосом: «Воины арабов, мы уже долго стоим друг против друга. Пусть один из вас, или хоть десять или двадцать, выдут померяться со мной силой!» Но Харун спал, и его не посмели разбудить, чтобы получить разрешение на поединок. На следующий день грек появился снова и бросил тот же вызов. Многие военачальники предлагали себя, чтобы сразиться с ним, но Рашид предпочел выбрать простого воина, чтобы армия не была обескуражена в случае его поражения». Начался длинный бой между греком и гази, воином из приграничной крепости по имени Ибн ал-Джурзи, который славился своей храбростью. Каждый сумел нанести другому удары, которые считал смертельными, Ибн ал-Джурзи оказался на грани поражения и бежал. Но это была лишь обычная уловка степных конников. Его противник бросился в погоню, и в тот момент, когда он поднял руку, чтобы нанести удар, гази ударил его с такой силой, что выбил из седла. Вторым ударом меча он срубил греку голову. «Эта победа воодушевила мусульман и погрузила неверных в растерянность».

Тогда арабы усилили свой натиск и «выпустили огонь». «Зарядите катапульты огнем и приведите их в действие, с их стороны не будет сопротивления», — приказал халиф. «Они сделали, как он велел: они обмотали камни паклей, пропитанной сырой нефтью, подожгли и бросили на стены. Огонь поджег стены и разъединил камни, которые треснули и обрушились. Когда пожар охватил город со всех сторон, осажденные открыли ворота и попросили пощады» (Абу-л-Фаради, цит. по: Mercier. Le feu gregeois).

Поэт Ибн Джами описал пожар в городе в следующих красочных строках: