Самый жестокий месяц - Луиз Пенни

– Вы правы, абсолютно правы, – пробормотал Лемье. – Я сожалею.

Он посмотрел прямо в глаза Гамашу, и тот ответил ему суровым взглядом. Потом взгляд шефа чуть смягчился, и Лемье расслабился. Бребёф был прав. Намеренная утечка информации по эфедре разозлит их, а ты извиняйся изо всей мочи.

Все любят кающихся грешников, но никто не любит их больше Гамаша. А почему нет? После всех его прегрешений, после предъявления обвинений Арно и чуть ли не уничтожения Квебекской полиции, конечно же, великий Гамаш не может не любить кающихся грешников.

Лемье спросил себя, как бы обстояли дела, будь главой отдела по расследованию убийств не Гамаш, а он, Робер Лемье. Конечно, сразу этого не случится. Но Бребёфу придется его вознаградить. И он будет быстро продвигаться вверх по служебной лестнице. Когда это закончится, он пойдет вверх.

– Осторожнее, – тихо сказал Гамаш, и на мгновение Лемье вдруг показалось, что испытующий взгляд шефа проникает ему под кожу.

«Неужели он знает?»

– Что вы хотите сказать? – спросил Лемье.

– Вы должны быть внимательнее, – ответил Гамаш, продолжая смотреть на него проницательным взглядом.

«Я не буду таким слабаком, как он, – подумал Лемье. – И моя карьера не остановится на звании старшего инспектора».

– Нам придется работать быстрее, – сказал Гамаш. – Инспектор, я хочу, чтобы вы и агент Лемье разделились и поговорили со всеми, кто был свидетелем убийства.

– А вы? – спросил Бовуар.

– Я побеседую с Жанной Шове.

Бовуар взял шефа под локоть и на несколько шагов увел в сторону от Лемье.

– Я должен пойти с вами, – сказал Бовуар.

– Чтобы поговорить с медиумом, Жан Ги? Зачем?

– Понимаете… – Бовуар посмотрел на старый дом Хадли и отвернулся. – Наверное, так будет лучше. Это ведь было не простое гадание по картам Таро и не говорящая доска, с которой развлекались моя мать и ее друзья. Жанна Шове – ведьма.

– Полагаешь, она напустит на меня злых духов?

Гамаш не улыбался, не высмеивал Бовуара. Ему и в самом деле интересно было знать.

– Я не верю в призраков, – сказал Бовуар. – Я думаю, их создают для определенных целей.

– Каких?

– Моя жена болтает об ангелах. Она хочет верить в ангелов-хранителей, потому что с этой верой ей не так страшно, не так одиноко.

– А духи зла – они тоже наши творения?

– Я так считаю. Их создают родители и церковь, чтобы мы боялись и делали то, что нам говорят.

– Значит, духи зла создают страх, а ангелы прогоняют его, – задумчиво произнес Гамаш.

– Я думаю, все это существует только в нашей голове, – сказал Бовуар. – Нам самим хочется в это верить. Мадлен Фавро верила в призраков, и они ее убили. Если бы она в них не верила, то не боялась бы так и эфедра не остановила бы ее сердце. Вы же сами это и сказали. Она испугалась до смерти. Ее убили ее верования. Вернее, ее убил человек, который воспользовался ее верованиями. Вы верите в такие вещи, в какие не верю я. Я опасаюсь, что она воспользуется этим. Проникнет в ваш мозг.

– Эта женщина-экстрасенс? Ты думаешь, она заберется в мою голову и воспользуется моими верованиями против меня?

Бовуар кивнул и не отвел взгляда, хотя это и было трудно. Он ненавидел эти материи. Вещи, которые он просто не мог охватить умом.

– Я знаю, ты говоришь так, потому что переживаешь, – сказал Гамаш, продолжая смотреть в глаза Бовуару. – Но мои верования утешают, а не убивают. Они то, что я есть, Жан Ги. Их невозможно использовать против меня, потому что они – это я.

– Вы верите в духов. – Бовуар не собирался сдаваться. – Я знаю, в церковь вы не ходите, но все равно верите в Бога. А если она скажет, что вызовет злых духов, тогда что вы будете делать?

– Тогда мне, пожалуй, придется вызывать ангелов, – улыбнулся Гамаш. – Послушай, Жан Ги, в жизни каждого из нас наступает момент, когда перед нами встает этот вопрос: «Во что ты веришь?» У меня, по крайней мере, есть ответ, и если он меня убьет, значит убьет. Но убегать я не стану.

– Я прошу вас не убегать, а просто принять помощь. Позвольте мне пойти с вами.

Гамаш немного подумал.

– Слишком много дел. У тебя уже есть задание на сегодня.

Бовуар некоторое время смотрел в глаза начальнику, потом отвел взгляд. В этот момент он понял: Гамаша убьет не злобный дух, не вурдалак и не призрак. А собственная гордыня.

– Итак, я слышал, что вы колдунья.

– Я предпочитаю слово «виканка»[44]. А вы, насколько я понимаю, католик.

Гамаш поднял брови. Женщине, сидящей перед ним, было, вероятно, лет сорок с небольшим, хотя точнее сказать он бы затруднился. Гамаш подозревал, что она с самого детского сада имела вид женщины средних лет. На ней были туфли без каблука, скромная юбка и свитер хорошего качества, хотя тоже вышедший из моды. Он не мог понять, откуда у нее эти вещи. Достались от матери? Куплены в магазине подержанных товаров? Ей не хватало только сарафанчика, и тогда она выглядела бы как персонаж из книг Беатрис Поттер – он покупал эти книжки для своей внучки Флоранс. Черты лица у нее были миниатюрные и заостренные, глаза – серые. У него возникло впечатление, что он разговаривает с каким-то лесным существом. Существом очень умным.

– Я не хожу в церковь, – сказал Гамаш.

Неужели Бовуар был прав? Неужели эта женщина хочет проникнуть в его мозг? Бовуар почему-то полагал, что именно там находятся верования Гамаша. На самом же деле они не имели никакого отношения к его голове.

– Виканка? – переспросил он.

– Практикующая. – Жанна Шове кивнула и улыбнулась ему едва заметной, но дружеской улыбкой.

Они сидели в гостинице Габри у пылающего камина. Погода обещала быть теплой, но огонь был весьма кстати. Гостиная, где они находились, была простой и изящной, что удивляло любого, кто знакомился с Габри прежде знакомства с его жилым пространством. Гамаш спрашивал себя, что тут настоящее – эпатажный Габри или его достойный и удобный дом.

– Вчера мы вас искали. Не могли бы вы сказать, где вы были?

– Тут нет никакого секрета. Но позвольте сначала задать вопрос вам. Мадам Фавро была убита?

– Разве Габри вам не сказал?

– Да, сказал. А еще он говорил, что написал сценарий «Продюсеров», который был похищен у него Мелом Бруксом, а еще он говорил, что Рут – его отец.

Гамаш рассмеялся:

– Он должен позволять себе хотя бы раз в день говорить правду, и боюсь, что известие о Мадлен Фавро таковым и было. Ее убили.