Последнее послание из рая - Клара Санчес

После завтрака мать углубляется в изучение журналов по оформлению интерьера и в объявления о продаже домов, а я надеваю свой лучший костюм и бреюсь, потому что было бы неприятно показаться Ю хотя и не очень, но все-таки больным. Перед тем как уйти, я спрашиваю у матери, как идут дела с выбором дома и остановила ли она уже на чем-нибудь свой выбор. Она мне признается, что никак не может сделать выбор между большим загородным домом и квартирой в Мадриде, занимающей целый этаж. Я говорю ей: «А почему бы не выбрать и то, и другое?» Она задумывается, словно подсчитывает богатства своего суженого. Я кладу в карман косынку и ключи от машины, беру несколько банок пива и выхожу на улицу. На небе меня встречает багрянец, словно во вселенной занимается огонь.

Я повторяю вечерний маршрут прошлого дня. Автострада и отрезок пути, застроенный домами прошлого века, а далее – Кастельяна. Мне никак не приходит на ум, как объяснить Ю свое решение преподнести ей подарок. Так что косынка, лежащая в кармане, слегка нервирует меня.

Это так легко – подойти к кремовой двери и открыть ее. Я закрываю ее за собой и сразу же, посмотрев вокруг, замечаю нечто новое. Кровать застелена, а грязные рубашки и кальсоны Эдуардо исчезли из поля зрения. В туалете не только повешены прежние полотенца, но и появились новые, возможно, более чистые. Я делаю, по-видимому, ошибочное заключение, что это Ю завершила начатую мной работу. Либо она, либо Эдуардо. Я включаю отопление, открываю банку с пивом, сажусь и жду. Не хватает только телевизора. Ни на секунду не исключаю возможности того, что она не придет, потому что невероятное никогда не сбывается. Мне очень скучно, и в то же время мною овладевает такое нетерпение, что я выкуриваю сигарету из коробочки, стоящей на кухне, и выпиваю все пиво, кроме одной банки.

Около восьми часов слышу звук открываемого замка. После чего входит она. Закрывает дверь и говорит мне: «Привет!» Стоило случиться чуду, как приходит понимание того, что вообще ничего не случилось. А то, что случилось, кажется вполне естественным, но что было бы, если бы этого не случилось? А что, если бы она не пришла? Тогда осталось бы одно нетерпение. С этим непреодолимым нетерпением я смотрю на нее и говорю:

– Ты пришла.

– Я и вчера приходила, – говорит она. – А ты уже ушел. Я заметила, что ты наводил здесь чистоту.

– Вряд ли разумно, чтобы квартира превращалась в свинарник.

– Да. Согласна. Эдуардо очень любит порядок, и ему не понравилось бы увидеть здесь грязь и кавардак.

Не знаю, как сказать ей о том, что Эдуардо не вернется. У меня нет причины говорить ей об этом. В конце концов мы не знаем друг друга. Я оставляю эту тему, и меня начинает занимать мысль о подарке. Одна лишь мысль о том, что мне предстоит вручить его, ставит меня в подчиненное положение, словно давать что-либо – такое же унизительное дело, как просить о чем-либо.

Она говорит, что снова находится в этом доме. От обогревателя ее щеки розовеют. Я бы их сейчас сожрал, но боюсь прикоснуться к ней. Она отдает мне оставшееся пиво и наливает себе коньяку. На этот раз на ней свитер и брюки. Она снимает туфли. Мне приходит на ум, что в конце концов мы выключим газ и свет и что рано или поздно нам придется перестать приходить сюда, и я спрашиваю у нее, что будет с костюмами и другой одеждой Эдуардо, когда мы перестанем здесь появляться. Тогда Ю подползает на коленях к моим ногам и развязывает шнурки у меня на ботинках, что окончательно ставит меня в тупик. Я вижу ее шелковистые черные волосы, рассыпавшиеся по голове. Вижу, как она снимает с меня ботинки, и в какой-то момент мне кажется, что она стянет с меня и брюки. В какой-то мере меня радует то, что я задержался здесь. Ведь еще никто, кроме моей матери и Сони, не раздевал меня, а последняя делала это со всей поспешностью, диктуемой страстью, когда мы стояли в темной подсобке, а я не сидел удобно на диване с бутылкой пива в руке и с косынкой в кармане, завернутой в бумагу.

– Тебе так удобнее? – спрашивает она.

Я согласно киваю головой и прошу плеснуть мне глоток.

– Ты когда-нибудь ел печенье «кошачий язык»?

Я такого не слышал с того времени, когда был совсем маленьким. Только она, с ее кукольным личиком и сладким запахом духов, который сочится изо всех ее пор, могла спросить такое. И я тут же начинаю смотреть на себя как бы со стороны, и вижу дяденьку в джинсах «Ливайс», свитере и спортивных ботинках, который держит у бедра бутылку пива, а под брюками у него есть все, что надо, в том числе и желание. Но я не хочу ничего делать, не хочу думать о том, что я мужчина. Мне хочется смотреть на нее и ощущать запах ее тела очень осторожно, не разогреваясь.

– Последний раз такой вопрос мне задавали, когда мне было пять лет.

– Ты, надо думать, с тех пор несколько эволюционировал, – говорит она, расхаживая по комнате взад и вперед.

– Иди сюда, – говорю я ей. – Почему ты не садишься?

– Думаешь, мы хорошо делаем, – говорит она, – поступая так, словно ничего не произошло?

– А что еще делать? Мы должны выдерживать тот ритм, который он нам задал. Он дал ключи нам обоим. Так? Этот ключ открывает эту квартиру, и вот мы здесь. Я уверен, что существует еще что-то такое, чего мы сейчас не способны оценить. – Я произношу эти слова в полной уверенности, что меня абсолютно не интересует то, что я могу найти в квартире.

– Нам следует копать глубже.

– Но не сейчас. Поспешность ничего не проясняет. Мы сделаем это потом, когда какая-нибудь деталь обратит на себя особое внимание.

– Когда я впервые увидела Эдуардо, он показался мне самым красивым парнем в мире. Я еще никогда людей, подобных ему, не встречала. Я выгуливала в парке собачку, а он подошел ко мне, нагнулся и стал ее ласкать. «У меня есть собака, которую зовут Уго», – сказал он мне. «А мою зовут Нина», – сказала я. «Нина?» – «Да, как Нина Симоне». – «А мою – Уго, как Виктора Гюго[4]». «Как странно, – сказала я. – Никому не придет в голову ассоциировать Уго с Виктором Гюго». «В самом деле?» – сказал он со смехом. Мне хотелось поцеловать его в тот момент. Это было осенью. Его лицо, когда он ласкал Нину и разговаривал со мной, освещали солнечные блики.

– Эдуардо очень любит солнце, но он его совершенно не выносит. У него на солнце аллергия, – говорю я, чтобы сбить ностальгический тон разговора.

– Это потому, что он слишком молодой.

– В самом деле? А он не моложе меня и, думаю, не моложе тебя.

– Ну, тут ты очень заблуждаешься. Я значительно старше его.

– Да что ты? – говорю я, крайне заинтересовавшись.

– Мы, женщины Востока, кажемся значительно моложе, чем есть на самом деле. Я замужем. Оставила мужа на Тайване и приехала в Испанию изучать искусство. Он оплачивает все мои расходы. Он очень богат. Занимается нефтяным бизнесом.

– Мне казалось, что нефть есть только у арабов.