Царь Гектор - Ирина Измайлова

— Прикажи принести чашу чистой воды, — попросил он.

— Я сама принесу! — Пентесилея соскочила с подоконника. — Держи малыша.

Троянский царь медленно и осторожно развернул топкие пелёнки и взял в ладони розовое упругое тельце. Младенец проснулся, вновь открыл свои удивительные глаза и опять улыбнулся — ему, наверное, нравилось улыбаться.

Пентесилея быстро вернулась и поставила на подоконник большую стеклянную чашу[20]. Сквозь светло-зелёное стекло вода, чистая, как роса, сверкала и изумрудно переливалась, будто частица морской волны.

— Вот.

Гектор заколебался.

— Пентесилея... Ты действительно ещё никак его не назвала? Ну... для себя хотя бы?

Амазонка посмотрела на него тоже с некоторой нерешительностью.

— Я... Ну, конечно, про себя я называла имя, но вслух никогда. Солнце первым должно его услышать. А потому называй, как решил ты, и, быть может... — тут она чуть заметно улыбнулась, — наши решения совпадут.

— Пусть будет так. И какого бога мне просить о покровительстве для сына величайшего из героев?

Пентесилея задумалась.

— Ахилл говорил мне о Боге, который один, который надо всем и надо всеми, о котором ему рассказывал старый Хирон. Ты ведь тоже слышал о нём?

Гектор кивнул.

— Слышал и даже молился ему, хотя и не знаю его имени. И если нам кто-то поможет, поможет сейчас, когда все, кого мы зовём богами, отвернулись от нас, то поможет только Он, потому что Ему всё равно, в Троаде мы или в Египте — Он может всё. Ты права, Пентесилея!

Первый луч солнца сверкнул вдали, над туманной равниной ещё невидимого Нила. В эти мгновения жрецы во всех храмах Египта цели молитвы Амону-Ра[21]. И тут Гектор вспомнил слова древней-древней молитвы, которую когда-то привёл ему на память старый сирийский мудрец, что жил одно время в Трое и рассказывал ему, тогда почти мальчику, о Боге, создавшем мир. Гектор не знал, кто придумал эту молитву, по её слова, казалось бы прочно забытые, так ясно возникли в его памяти, что он понял: именно их и надо произнести.

Он поднял малыша на вытянутой левой руке, подставляя его тельце солнечному лучу и, зачерпнув другой рукой воду из чаши, окропил сперва пушистую головку, затем бойко вскинувшиеся вверх ножки. Младенец гукнул, но не заплакал.

Гектор поднял его ещё выше и воскликнул во весь голос:

— Услышь меня, о Ты, который больше и сильнее всех, который всегда был и всегда будешь! Ты, создавший мир в одно мгновение и мoгущий в одно мгновение уничтожить его! Ты, Единственный, в чьей руке Справедливость и Вечность! Снизойди ко мне, как свет зажжённого Тобою солнца снисходит к самой мелкой травинке и ко всякой букашке!

Гектор произнёс молитву, и ему показалось, что небо, разверстое перед ним во всю ширину, всё более и более светлое, улыбнулось в ответ. И он продолжал, говоря уже свои слова:

— Призываю Тебя оказать милость твою и явить твою защиту этому мальчику, сыну моего брата Ахилла и его жены Пентесилеи, мальчику, которому сегодня — сотый день. Ты, который — Добро, дай ему силы жить, избегая зла, которого так много вокруг нас, потому что мы, люди, ослушались Тебя и живём во зле! Помоги ему! И да будет добрая слава на его имени! Нарекаю его Патроклом, в память о павшем друге моего брата, который ценою своей жизни дал нам с ним соединиться, который был лучше и чище всех, кого мы знали! Солнце, взошедшее сейчас над миром, — свидетель моим словам! Пусть сердце этого мальчика бьётся для добра!

Ещё одной пригоршней воды из чаши герой облил грудь младенца и затем, опустив его, осторожно прижал к себе.

— Я угадал?.. Я угадал имя? — тихо спросил он.

Женщина кивнула.

— Да. Я так его и называла про себя. Патрокл!

* * *

Первую часть второй книги древнего романа и начало следующей части Аня и Миша прочитали вдвоём, лёжа бок о бок на своей тахте, при свете уютного розового торшера — свадебного подарка Аниной мамы. В соседней комнате дружно сопели три вздёрнутых носа — Сашки, Алёшки и Пинки, а на ковре, возле тахты стояла, разинувшись, большая дорожная сумка, которую Аннушка уже почти собрала.

Как всегда, Каверин не устоял перед просьбами своих бывших студентов и отдал им всю готовую на то время распечатку. Мише предстояло в очередной раз лететь в Анталию.

— Витька звонил! — сообщил Михаил, когда, где-то уже около часа ночи, Аня перевернула последний листок распечатки. — Ждёт меня завтра в аэропорту. И, между прочим, спросил, а нельзя ли прихватить с собой хоть кусочек романа?

— Ага, заело! — Аннушка рассмеялась и тотчас испуганно зажала себе рот ладонью. — Уф! Ведь разбужу... Не, Миш, не бери. Конечно, всё это у Александра Георгиевича в компьютере, но всё же... Или позвони ему и спроси.

— Уже звонил.

— И что?

— Разрешил, между прочим! И спросил, отчего это Сандлер, который, кстати, придумал, как вывезти свитки из Турции, сам ни разу не приехал на дачу.

Анюта встала и, критическим взглядом окинув сумку вместе с ещё оставшимися в кресле и на полу вещицами, которые предстояло в эту сумку запихать, вздохнула:

— Так разве ж Витюня найдёт время? Он свой бизнес крутит сутками, не то что мой романтический муж!

Михаил нахмурился:

— Я что, мало денег зарабатываю?

— Что ты — много! И по мне лучше мало, чем целый день в этих «сэкондах» и палатках толкаться. А ты скажи Виткине, что его приглашают принять участие в обсуждении романа, который он вернул человечеству!

— Я ему уже позвонил и сказал.

— И что?

— И ничего. Через три недели мы с ним прилетаем, садимся в его BMW, заезжаем за тобой и катим к Каверину.

Аннушка не поверила. Она тоже не первый год знала Сандлера и не могла себе представить, чтобы тог, так круто раскрутив в последнее время дела, решился оторваться от них ради пока ещё не знаменитого и даже не до конца переведённого древнегреческого романа.

Однако сам Сандлер думал иначе. И через три недели они и в самом деле отправились в загородный дом профессора Каверина втроём.

О том, что происходило в непрочитанных им частях загадочного произведения, Виктор знал от Михаила. И тем не менее долго расспрашивал профессора, задавая всякие мудрёные вопросы, кажется, лишь для того, чтобы убедить Александра Георгиевича в своих не растерянных на торговой ниве знаниях.