Веселые и грустные истории про Машу и Ваню - Андрей Колесников

Я и не подозревал, что это именно так выглядит со стороны.

– Маша, Ваня, быстро, мы опаздываем!!! Я не знаю куда, мама, – огорченно прошептала девочка.

– В театр, – услужливо подсказала Алена.

– Дети, мы опаздываем в театр. Але-е-е-на-а-а! Это уже кричал, по-моему, я.

Хорошо, что этот парень, телеоператор, уже ушел снимать перебивки в холл.

И мы поехали в Московский театр клоунады на спектакль «Буратино». Съемочная группа поехала за нами. Они делали благородное, в общем-то, дело: снимали сюжет про то, как благополучная семья проводит субботний день. В том, что они (и мы) делали, не было в целом никакого преувеличения. Просто все немного нечестно. Причем я даже не могу объяснить, в чем эта нечестность. Но это же и так понятно.

Когда мы вошли в театр и Маша не обнаружила телекамеры, она встревожилась:

– А где наши-то?

Я думал, она говорит про наших друзей, которые приехали в театр немного раньше нас, но выяснилось, что она имела в виду прежде всего телеоператора. Она так привыкла к нему за это ничтожно малое время, что, похоже, не могла теперь без него (а не без камеры, надеюсь) обходиться. И она испытала огромное облегчение, граничащее с простым детским счастьем, когда в темноте зала, как раз в тот момент, когда в центральном проходе появились лиса Алиса и кот Базилио, поразительно похожие на своих знаменитых кинодвойников, перед сценой зажглась лампа видеокамеры, направленной на Машу и Ваню. Это телевизионщики пробрались в зал и теперь выходили на коду. Маша, увидев их, радостно крикнула мне:

– Папа, они еще живы!

Сразу после этого камера погасла.

К счастью, Маша забыла про своего телеоператора уже в антракте спектакля. Просто это спектакль так потряс, я думаю, ее. На фоне Карабаса с черной бородой померк даже телеоператор с белой лампой.

После спектакля мы с нашими друзьями поехали обедать. Нам надо было скоротать время перед выставкой кукол Барби. Само это словосочетание было настолько магическим, что даже я, когда прочитал эти слова в приглашении, сразу понял: мы идем.

В ресторане, куда мы пришли, показывали мультики и давали раскраски. Это интересно, между прочим. Солидный (даже чересчур) мясной ресторан, с тяжелыми дубовыми столами и такими же официантами – и раскраски с мультиками. И так почти уже везде в Москве. В любом заведении думают о том, что к ним могут прийти дети. Есть детское меню. Я каждый раз приятно удивляюсь, почти вздрагиваю. И уже неприятно удивляюсь, если раскрасок не обнаруживаю. Все же и так тоже бывает.

Работал кондиционер. Мы попросили убавить мощность – и ее убавили. Мы попросили разлить порцию взрослого супа в две тарелки – и нам отказали. Мы поскандалили – и они налили. В общем, мы чувствовали себя в этом ресторане в своей тарелке.

Дети, впрочем, недолго питались супом. Они рвались на соседний этаж, на выставку. И прорвались. Через несколько минут они вернулись с первого этажа с несколькими розовыми воздушными шарами. Я понял, что пора идти.

Внизу начиналось. На полутораметровых подставках на высоте в полтора метра под стеклянными колпаками стояли куклы в красивых нарядах. Рядом с некоторыми из них переминались с ноги на ногу Барби от 16 до 22 лет в натуральную величину, в тех же платьях, что были на Барби под колпаками. Эти платья можно было потрогать. Ваня тут же потрогал за ногу и саму Барби. (Лично я не успел даже подумать об этом. Или успел, не помню просто.) Барби хихикнула. Я засмеялся. Ваня расхохотался. Маша заплакала.

– Что случилось, Маша? – спросил я.

– Зачем он так? Он специально так делает! Чтобы я расстроилась! – крикнула она.

Я оторопел. Маша ревновала Ваню, своего брата, к этой кукле! Последний раз я видел проявление ревности с ее стороны, когда ее мама шла укачивать полуторамесячного Ваню, а ей предлагала попытаться заснуть самой. Это она маму ревновала к несознательному брату.

Теперь на моих глазах произошла совсем другая вещь. Это была ревность даже не сестры. Это была активная женская ревность. То есть была очень неприятная вещь.

– Перестань же плакать, Маша, – сказал я. – Повода-то нет никакого. Ты тоже можешь потрогать.

– Да, – сказала Маша, – он меня никогда так не трогает.

– Как?

– Нежно, – она нашла точное слово.

То есть дело было еще хуже, чем я предполагал. Она все поняла.

– Ну, и что теперь? – спросил я.

– Буду плакать, – твердо сказала Маша.

– Я что-нибудь могу для тебя сделать? – поинтересовался я.

– Да, – так же твердо ответила она. – Пойдем, я покажу.

И она привела меня в магазин, который был тут же, в пяти шагах. На открытом прилавке лежали диски с фильмами. Она выбрала «Барби и цветочный город». Мы купили диск. Слез на лице Маши уже не было. Теперь мне казалось, что она с самого начала знала, что делала.

На выставке продолжалось бессмысленное брожение родителей с детьми. Мало кто брал детей на руки, чтобы они могли рассмотреть кукол. Родителям было интересней посмотреть на эти наряды самим. Платья куклам сшили самые известные дома моды, поучаствовали в проекте и отечественные модельеры – и тут уж было не до детей. Ждали аукциона.

Мы с Машей тоже хотели осмотреть всех этих Барби. Но когда я взял ее на руки, разревелся Ваня. Когда я поменял их местами, опять разревелась Маша. Я понял, что они уже устали. Машу хотели сфотографировать, но она категорически отказалась. Она сказала, что ее сегодня уже с самого утра фотографируют и фотографируют. Она дала понять, что у нее есть личный фотограф. На девушек-фотографов (мужчины тут почему-то не снимали) этот аргумент произвел сильное впечатление. Они, во-первых, безоговорочно поверили Маше, а во-вторых, и правда разошлись (а их было четверо).

Пора было и нам уходить. Мы еще успевали засветло на край Московской области, в город Протвино, где мы проводим некоторую часть своей жизни (скорей всего, лучшую), на наводнение. Я еще неделю назад, после того как мы посмотрели «Ледниковый период-2», пообещал им показать настоящее наводнение. Маша несколько дней взахлеб (прошу обратить внимание, какое точное слово) рассказывала всем в детском саду, что она увидит то «заводнение», то «переводнение». Слово «половодье» я из жалости к ней даже не употреблял.

Песчаного карьера, где мы летом загораем, не было видно. Кругом была одна вода. Это называется «насколько хватало глаз». Дети были поражены. Они первые обратили внимание не только на всю эту красоту, а и на то, что вода затопила дачи, примыкающие к карьеру. Такое в последний раз здесь было десять лет назад. Только я из всей этой компании помнил, как это было. Они не могли этого помнить. Никого из них тогда еще в моей жизни (а значит, и Протвино) не было.

Маша стояла у края воды, замерев.

– Как ты думаешь, папа, там под водой живут драконы? – спросила она.