Добро пожаловать в реальный мир - Кэрол Мэттьюс

– Пожелайте мне удачи, – тихо говорит он.

И я бы с радостью это сделала, найди я силы вообще хоть что-то сказать.

Нарядный, усыпанный блестками занавес поднимается, из зала доносится одобрительный гул. И пока Эван не начал свою арию, публика аплодирует стоя. Эван раскланивается перед королевской ложей, после чего выходит на авансцену. У меня внутри все сжимается.

Благоговейно умолкнув, зрители вновь опускаются на свои места. Всякая возня и шуршание в зале затихают – даже непременная волна покашливаний мигом сходит на нет. Многие ряды великолепно одетых людей очарованы этим человеком. Да и не только они – я тоже стою как завороженная. Наконец Эван берет первую, словно взмывающую ввысь, ноту, и я, затаив дыхание, упиваюсь его неземным тенором. Такое впечатление, что весь зрительный зал от восторга вдруг разом перестает дышать.

Когда чудесные звуки Nessun Dorma наполняют театр, кажется, можно услышать, как булавка упадет. Эван в совершенстве владеет аудиторией, полностью подчиняя себе публику, – и я сильно сомневаюсь, что даже тысячью уроков вокала можно достигнуть чего-то подобного. Чем Эван обладает изначально, так это талантом высшей пробы – редкостным божьим даром, которым так мало кто способен удивить, и, впервые наблюдая его воочию, вмиг понимаешь, что присутствуешь при чем-то совершенно неординарном. Такое качество либо есть у человека, либо нет – и никто на всем белом свете этой исключительности не научит.

Ария Эвана между тем достигает впечатляющего финального крещендо, и зрители вновь поднимаются на ноги. Едва не плача от восторга, присоединяюсь к бурным овациям зала. Тут Эван оборачивается к кулисам, и – клянусь! – наши глаза встречаются, и он улыбается. Причем улыбается мне одной! Потом вновь отворачивается и склоняется в последнем, самом низком поклоне перед королевской ложей, где сидят ее величество и герцог Эдинбургский. С моего места мне хорошо видно, что даже королева глубоко тронута его выступлением. И хотя наша монархиня и не подскакивает с места, как ее подданные, однако аплодирует она Эвану высоко воздетыми руками.

Всякий раз, как он пытается покинуть сцену, публика требует его снова. Эван выступал последним номером в концерте, и прежде чем окончательно опускается занавес, зрители долгих пять минут хлопают ему стоя.

Наконец Эван направляется ко мне – и тут я уже никак не могу сдержаться. Совершенно не задумываясь о том, что делаю, я бросаюсь к нему и обхватываю его за шею. Мгновение нерешительности – потом его теплые ладони скользят вокруг моей талии, и Эван крепко прижимает меня к себе.

– Это было потрясающе! – восклицаю я. – Просто обалдеть! И сам вы невероятно потрясающий!

Эван пристально глядит на меня, но мне никак не удается понять его взгляд. В этот момент к нам приближается менеджер сцены с планшетом в руке:

– Мистер Дейвид, вам необходимо вернуться на сцену.

Мы размыкаем объятия, и Эван энергично спешит обратно на сцену, где собираются все участники концерта, чтобы напоследок вместе поприветствовать королеву. Вскоре он присоединяется к коллегам по площадке, любого из которых он легко заткнет за пояс. И, надо сказать, я не единственная, кто так считает. Блистательная Елизавета II в сопровождении десятка подлипал торжественно выплывает на авансцену. Кажется, целую вечность монархиня шествует вдоль шеренги беспокойно переминающихся исполнителей, каждого из них благодаря или подбадривая словом и каждому пожимая руку с той величавой грациозностью, на которую способны одни короли. Вот приходит очередь Эвана, и ее величество, глубоко растроганная его пением, склоняется к нему, чтоб перемолвиться парой слов. Пожалуй, любой не прочь иметь подобную поклонницу таланта! Наконец королева неторопливо отбывает из театра, и зрители яростно аплодируют потянувшейся вслед за ней цепочке исполненных гордостью артистов.

Эван возвращается ко мне.

– Давайте выбираться отсюда, – говорит он, взяв меня под локоть, и мы уходим к его гримерной, оставляя позади восторженные крики и гром рукоплесканий.

Несмотря на свое столь берущее за душу выступление, Эван, как ни странно, держится куда спокойнее меня. У меня до сих пор все внутри трепещет, и я просто не представляю, как можно так легко прийти в себя, только что полностью выложившись на сцене. Возможно, как раз поэтому многие артисты и пристращаются к выпивке, наркотикам и еще к черту в ступе. У Эвана же в гримерке ничего «градусного» мне на глаза не попалось. Похоже, он вообще не употребляет ничего более ядреного, нежели свое зеленое, как из водорослей, питье.

Зайдя в гримерную, мы закрываем за собой дверь, отгородившись от сумасшедшего галдежа со стороны сцены. После того бедлама царящая здесь тишина кажется всеобъемлющей. Я прислоняюсь спиной к двери, испуская шумный вздох.

– Не могли бы вы достать мне одежду, пока я наскоро приму душ?

Я безмолвно киваю. Что же будет дальше?

Эван вновь начинает раздеваться.

– Может, сходим куда-нибудь поужинаем? – предлагает он, снимая бабочку. – Вы голодны?

Я опять киваю.

– Я даже знаю, куда можно пойти. В одно очень тихое местечко. – Эван стягивает пиджак, я же хлопотливо принимаюсь складывать в сумку ту одежду, что он снял в прошлое переодевание.

Неожиданно Эван подходит ко мне, прервав мою суетливую возню, и, взяв за плечи, разворачивает к себе. Взволнованно прочищает горло.

– Спасибо, Ферн, что были сегодня со мной, что проводили меня на сцену. Это очень много значит для меня. Меня никогда еще никто так не ждал за кулисами. – И, немного замявшись, добавляет: – Я даже не представлял, какая это разница. Спасибо!

Губы Эвана оказываются совсем рядом с моими. Его прекрасный, могучий рот, способный исторгать божественные звуки… И это меня пугает. Я совсем не уверена, что к этому готова. Страх он в меня вселяет, пожалуй, не меньший, нежели восторг. Под его ладонями я вся захожусь дрожью, а потому пытаюсь как-то развеять неловкость момента, беззаботно поведя плечом:

– Ну что вы, это же моя работа.

Эван внезапно темнеет с лица и даже чуть отшатывается.

– Да, конечно, – опускает он руки. – Извините. Я забыл. Вы здесь лишь потому, что я вам за это плачу.

– Я вовсе не это имела в виду, – поспешно пытаюсь объяснить. – Я хочу сказать, для меня это огромное удовольствие. Я бы ни на что на свете ее не променяла!

Однако по его сжатым губам, по словно скованным плечам я понимаю, что не только не развеяла неловкость момента, но вообще все испортила.

Вот же гадство! Ну почему мне совершенно не дано строить эти чертовы отношения!

Эван между тем быстро снимает рубашку.

– Впрочем, ужин мы, пожалуй, отменим. Я сегодня устал. – Он мельком взглядывает на меня. – К тому же мне хочется побыть одному. Скажите Руперту, пусть организует вам машину до дома.

– Я… – подаю я голос, вот только не знаю, что сказать, а потому поскорее закрываю свой огромный, жирный и тупой рот, пока он еще чего-то не напортил.