Здесь русский дух... - Алексей Воронков

В городе уже вовсю кипела жизнь. Скрипели колеса телег, кричали извозчики, фыркали под всадниками боярские лошади. Где-то вдалеке слышались громкие людские голоса. Это у Кремля шел торг. Все как обычно, словно и не было накануне никаких погромов. Как же теперь?.. — испуганно подумал Федька.

В Иконный терем он не пошел — какой из него сегодня работник? Крепко получит он от отца! — подумал Опарин. Где же казак? Сейчас бы в самый раз убежать с ним на Дон, пока государь со своим Приказом тайных дел приходят в себя. Глядишь, завтра уже поздно. Сыск зачнется, станут бунтарей отлавливать, как блох. То, что в толпе было немало истцов, и говорить не приходится. Вон как они глазками своими орудовали, запоминая бунтарей в лицо. Теперь и ему, Федьке, не поздоровится.

Опарину повезло. Тумака хорошего он, конечно, от отца получил, но тем все и закончилось. В Иконном тереме, слава Господи, его не хватились, так как окольничему с дьяком было не до того. Решив, что народ перебьет всех чиновников, они заперлись в приказной избе и там переждали бурю.

Сыск ему не учинили, так как царь выполнил обещанное им милосердие и не стал помнить зла.

Жаль, с Доном у Федьки ничего не вышло. Тот казак Алексей будто сквозь землю провалился, но сумел отравить его своими вольными словами и вскружить молодому парню буйную голову. Думал Федька теперь только о Доне, но пройдет немало лет, прежде чем он ступит на донскую землю.

Из Иконного терема Опарин вскоре все же ушел. Как ни пытался образумить его отец, Федор поступил по-своему. Таким упертым и своенравным рос, что даже тяжелой отцовской руки не боялся.

Нанялся коноводом к боярскому сыну, не ужился с ним. Пошел курить деготь у заводчика, но тот скоро помер, а молодая вдова вышла замуж за купца и продала завод. После этого Федор Опарин несколько лет возил волоковой лес на терема, строил их, мостил камнем улицы. В двадцать лет женился, произвел детишек и ушел воевать с поляками. Через пару лет снова возвратился в Москву в надежде начать собственное дело. Взял под процент у богатого родственника деньги и занялся шорным промыслом — небольшими вещицами всяческими. Все, думает, заживу. Хватит бедствовать. Жена уже не знает, чем малышей кормить. Тут на беду стали медные деньги в оборот вводить, и новый рубль упал в цене к серебряному. Люди говорили, виной всему эта нескончаемая война с Речью Посполитой, опустошившая царскую казну.

Зароптал народ. Особенно от нововведений пострадали служилые люди, получавшие жалованье медью, мелкие торговцы и ремесленники. Обратились с прошением к царю, но тот их не услышал. Тогда народ принялся громить дворы бояр и других зажиточных горожан. После этого мятежники двинулись в Коломенское к царским палатам, просить царя выдать им своих советников и любимчиков, которых считали главными виновниками людских бед. «Если ты нам по-хорошему не отдашь злодеев, то мы сами их возьмем по своему обычаю!» — заявили бунтовщики вышедшему им навстречу государю.

Это уже не тот царь, которого можно было чем-то запугать. Это в начале своего правления он еще не мог проявить характер и даже, случалось, сочувствовал бунтовщикам. Теперь Алексей Михайлович заматерел, почувствовал себя единовластным хозяином русской земли, и сейчас любой бунт считал наглым посягательством не только на свою жизнь, но и на устои государства. Когда царь увидел с высокого крыльца идущие к нему на помощь из Москвы стрелецкие полки, то закричал что есть мочи: «Ловите и колотите бунтовщиков!»

У людей не имелось в руках никакого оружия, и они побежали. Кто-то тогда, спасаясь от преследования, утонул в Москве-реке, многих перебили или взяли под стражу. В тот же день царь приказал повесить полторы сотни бунтовщиков близ села Коломенского, вроде как в назидание бунтарям, а других подвергли пытке, после чего отсекли несчастным руки и ноги.

Федька Опарин тоже присутствовал среди бунтовщиков, однако ему удалось избежать страшной участи. Долго парень потом скрывался по чужим дворам, прячась от истцов, но те наступали ему на пятки. Тогда Опарин решил бежать на Дон. Попрощавшись ночью с женой и поцеловав спящих детей, он сел на коня и двинул на юг…

5

… — Давай, докладывай, Савелий, как ты моего любимого атамана Стеньку с его братом Фролом врагам нашим выдавал! — грозно играя нагайкой, велел пленному Федор. — Чего глаза вылупил? Забыл?.. Так я тебе напомню…

У Савелия при этих словах кровь отступила от лица, настолько он был напуган.

— Феденька! Как же я мог, когда меня самого душегубы чуть на березе не вздернули? Если б не сбежал — все, конец… Нет, нет, не я!.. Не я… — дрожащим голосом пролепетал Савелий.

— Вот как… Тогда ответь мне, куда ты в ту ночь подевался?

— В какую еще ночь? — спросил пленный, притворяясь удивленным.

— В ту самую… Ты ж сказал, в туалет идешь, но не вернулся…

— А-а, вот ты о чем! — будто вдруг вспомнил Савелий. — Заблудился я в темноте, слышишь? Заблудился!.. Вроде два шага сделал, а вон оно как получилось… Долго потом плутал по степи, пока не вышел к Дону, а там мне повстречались наши беглые казачки. Все хотят жить, а какая жизнь, если царские истцы тебе на пятки наступают? Вот мы и решили все вместе пробираться за Урал. Сначала хотели уйти в Персию, но шах вполне мог выдать нас государю. Очень уж он казаков не любил… Сам знаешь, за дело… Вот так я и оказался на Амуре.

Федор в бешенстве взглянул на обманщика:

— Врешь, собака! Мне ведь доподлинно известно, как ты по доброй воле сдался нашим врагам и просил в обмен на государственную милость выдать Степана Тимофеева.

— Обманывают! Нет на земле ни одного человека, способного это подтвердить, — пытался защищаться Савелий.

— Как нет? Есть, — неожиданно раздался за его спиной до боли знакомый голос. Смотрит — Семен Онтонов. С ним они сидели в одной темнице Черкасского городка, когда казаки Корнея Яковлева решали вопрос с пленными. Тогда-то и стало известно Семену, кто выдал Стеньку и его брата. Того часто водили на допрос, откуда он возвращался пьяным и с сытой отрыжкой, а там и подкупленный узниками стражник проболтался, кто среди них злодей.

…Сидел Сева с поникшей головой и уже к смерти готовился. Нет, не пожалеет его Федор, ведь Разин был для него всем — и отцом, и братом, и любимым атаманом. Как же хочется жить! Он, Сева, еще не стар. У него много добра припрятано в тайге. Ушел бы в другие края, женился, зажил новой жизнью.

— Федор, голубчик, ты отпусти мне грехи! — взмолился вдруг он. — Что поделаешь слаб я духом, но не все ж такие сильные, как ты… — пытался подлец льстить казаку. — Сам знаешь: сколько людей, столько и мастей… Бог распорядился так, что всем нашлось место на земле — сильным, и слабым, и добрым, и злым… Вот и у самого Бога есть противник — Сатана, без которого мы давно б жили в раю… Феденька, сжалься надо мной, а я за это… — Он сделал знак, чтобы Федор пригнулся к нему, и тогда прошептал ему в самое ухо: — За это я тебе страшную тайну открою.

— Какую еще тайну, Господи помилуй? — удивленно посмотрел на него казак.