Одержимые блеском. О драгоценностях и о том, как желание обладать ими меняет мир - Аджа Рейден

К 1788 году выход из экономического кризиса так и не был найден. Стало ясно, что ни о каком заметном движении вперед не может быть и речи, если не будут созваны Генеральные штаты, которые проголосуют за реформы, необходимые больной стране. До конца года Генеральные штаты препирались с ассамблеей нотаблей, которая требовала, чтобы Генеральные штаты не нарушали традиции и согласились голосовать по прежней схеме: один голос у каждого сословия. Мнение третьего сословия, к которому относились 99 процентов населения страны, вообще не учитывалось. В конце концов, весной 1789 года король приказал распустить Генеральные штаты.

Все начало лета он предлагал различные реформы, но они не имели никакого значения, так как монарх отказывался позволить Генеральным штатам голосовать. Дело кончилось тем, что представители третьего сословия стали называть себя Национальным собранием. Так появилась революционная партия с совершенно новыми требованиями.

А потом, как это всегда и бывает, положение ухудшилось.

Осень 1788 года не принесла ничего хорошего. Урожай опять оказался ужасным. К апрелю 1789 года нехватка продовольствия и жалкие гроши, которыми оплачивался труд работников, привели к бунтам в Париже. Крайнее напряжение, катастрофическая зима и очередной неурожай привели Людовика XVI, скажем так, в «хрупкое» состояние. Так кто же управлял страной? Да, вы не ошиблись, самая ненавидимая женщина во Франции! Фрейзер утверждает: «Мария Антуанетта поняла, что ради будущего ее сына, будущего ее детей, ради монархии, в которую она верила, потому что ее так воспитали, ей придется быть сильной»[130]. Мария Антуанетта была милой женщиной и, возможно, исторически оболганной, но ей куда лучше удавалось устраивать праздники и играть в пастушку, чем управлять глубоко разделенной и экономически нестабильной страной. Королева попыталась взять вожжи вместо своего супруга, но у нее не было опыта, необходимого образования и ни малейшего авторитета.

Ее усилия только ухудшили ситуацию. Циркулировавшие в стране памфлеты оставили на время в стороне ее неестественные сексуальные наклонности и ее диеты из еды, украшенной бриллиантами, и начали изображать лицо королевы над телом монстра, пожирающего Францию или устраивающего порку своему толстому дураку-мужу.

Это был критический момент в истории Франции, но все же другая монархия, другой лидер могли бы успешно миновать его. Национальное собрание еще не призывало насадить головы на пики. Оно требовало принять конституцию, лишить аристократию привилегий, то есть обустроить страну по принципам конституционной монархии.

Мария Антуанетта отказалась наотрез. Ее муж занимал выжидательную позицию, частично потому, что это была его любимая позиция по всем вопросам, и частично потому, что он был (да поможет нам Бог) более интеллектуальным, чем его жена. Но в конце концов он оказался в настолько неустойчивом психологическом состоянии, что ей пришлось принимать решение самой. Как и ее мать, Мария Антуанетта искренне полагала, что между порядком и хаосом находится монархия. Уверенная в том, что собирающиеся в Париже толпы угрожают стабильности страны, она потребовала мобилизовать войска, чтобы заблокировать город и перекрыть дорогу в Версаль.

Историк Шанталь Тома написала о Марии Антуанетте, что она была «слепа к переменам во Франции»[131]. Когда она запаниковала и потребовала поставить войска между городом Парижем и дворцом в Версале, королева не пыталась начать конфликт, она старалась его избежать. Но ее действия привели к противоположному результату. Демонстрация силы не испугала народ и не напомнила ему о высшей власти монархии. Вместо этого Национальное собрание сочло появление войск агрессивным государственным переворотом против народа.

14 июля 1789 года люди вышли на улицы Парижа и «освободили» заключенных из Бастилии. Эта тюрьма являла собой мощный и страшный символ того, что во Франции Бурбонов все они были пленниками. Взятие Бастилии стало символической победой над абсолютной и непререкаемой властью монархии. В десяти милях от Бастилии, в Версале, Людовика XVI в 2 часа ночи разбудили по требованию главного постельничего, герцога Ларошфуко Лианкура, который и сообщил королю, что Бастилия пала. Комендант тюрьмы убит, его голову разъяренная толпа насадила на пику и пронесла по улицам.

Людовик спросил: «Это мятеж?» И услышал ответ: «Нет, сир, это революция».

Спустя неделю прессу объявили свободной. Королевские цензоры (едва справлявшиеся со своими обязанностями) перестали существовать, и начала распространяться новая волна злобных газет. Большинство историй были посвящены королеве и ее безнравственному поведению, что неудивительно. Все более грубые и порнографические, эти истории оказывались дальше и дальше от реальности. Шанталь Тома описывает их как «мир темных фантазий, полный ненависти»[132]. Примерно через две недели толпа из семи тысяч женщин направилась в Версаль и – беспрецедентное явление – сумела войти во дворец. Пока они шли по залам, разыскивая королеву, убивая гвардейцев и аристократов, не обращая внимания на окружающее их богатство, они думали только об одной цели – о королеве. Ей удалось ускользнуть всего за несколько минут до того, как разъяренные испачканные кровью женщины ворвались в ее покои. Пиками, ножами и всем тем, что подвернулось под руку, они распотрошили ее кровать, на тот случай, если королева прячется в матрасе.

Тем временем Жанна де Ламотт сумела убежать из тюрьмы, переодевшись юношей, и упорхнула в Лондон. В том же году – 1789‑м – она сделала то, что станет уделом многих расставшихся со славой знаменитостей. Ламотт опубликовала книгу, свои «Оправдательные мемуары». В этих мемуарах она в очередной раз подвергла резким нападкам королеву и рассказала еще более продуманную (сфабрикованную) версию аферы с колье, чем та, которую она поведала на суде. Мошенница даже опубликовала некоторые из поддельных писем.

Народу это понравилось. Ламотт стала героиней, новое правительство принесло ей официальные извинения.

Пока вся Европа объединялась против восставшей Франции, Марию Антуанетту «намеренно очерняли, чтобы связать Францию своего рода кровавым узлом»[133]. Как пишет Антония Фрейзер, не было причин убивать королеву-супругу, не обладавшую властью. Даже суд не нашел никаких действительно совершенных ею преступлений[134].

Шанталь Тома назвала Марию Антуанетту козлом отпущения. Но к моменту начала процесса, на котором ей предъявили неслыханные обвинения, взятые прямиком из старых таблоидов, она была скорее жертвенным ягненком.