Прятки со смертью - Бекки Мастерман

По дороге в аэропорт мы заехали в круглосуточное кафе, я взяла пару кофе с пирожными, и мы продолжили путь.

Мне было трудно прочитать душевный настрой Зака, поскольку он увлеченно поглощал кофе, одновременно держа на коленях обоих мопсов. Кобелек удовлетворенно лежал, вытянувшись вдоль левой ноги, а его подружка, балансируя задними лапами на правом бедре мужчины, глядела в окно. Время от времени она оборачивалась и лизала нос несопротивлявшегося Зака, как бы спрашивая, согласен ли он, что это приятно. Обычно мопсы спят на заднем сиденье, но сегодня они словно чувствовали (в отличие от меня), что этому человеку нужна поддержка стаи. Пирожные остались нетронутыми.

Зак допил кофе и поставил пустой стаканчик в держатель между нами. Потом, почти не потревожив мопсов, умудрился вытащить из кармана брюк бумажник, достать из него карточку с телефонным номером и адресом «Дезерт пис сервисиз» и положить ее в бардачок. Он заметил там мой револьвер, но ничего не сказал.

— Мне сообщили, что ее останки отдадут на следующей неделе, — сказал Зак, невозмутимо возвращаясь к делам.

Я твердо была убеждена, что настоящий Зак где-то не здесь, потому как мы третий раз вступали в эту часть нашего разговора.

— Ты уверен, что не хочешь, чтобы я придержала пепел до твоего возвращения? Зак, мы можем рассеять его вместе.

— Нет, я лучше покончу с этим здесь, — уперся он.

Когда он говорил, то рассеянно скручивал и раскручивал хвост одного из мопсов.

Мой тревожный нерв на шее каждый раз просыпался, когда Зак произносил фразы с оборотами типа «покончу с этим».

— Зак, если мы нашли Джессику, это вовсе не значит… То есть ты можешь по-прежнему звонить мне в любое время. Ты понял меня?

Он тяжело вздохнул, вот и весь ответ. Чуть погодя мы уже подъезжали к международному терминалу аэропорта Тусона. Зак подсказал, где его высадить, и потребовал — умолил, — чтобы я не выходила из машины обняться с ним на прощание. Он открыл дверь, а я помогла снять мопсов и пересадить их на заднее сиденье. Потом вытащил свою небольшую ношу из багажника и махнул мне уезжать. Я отъехала, а когда бросила взгляд в зеркало заднего вида, он стоял на краю тротуара и смотрел мне вслед.

Было еще слишком рано ехать к патологоанатому и выяснять, что же такое обнаружил Макс, связывающее меня со смертью Песила, и что на время отбило желание разыскивать Коулмен. Я оттачивала сочиненную для Макса историю, вертела-рассматривала ее так и этак — правдоподобна ли.

— Эй, Макс, помнишь преступника, которого я убила по случайности? Представляешь, странное дело: это повторилось… Нет, так не пойдет.

Я ехала в сторону дома, глубоко погруженная в думы и едва отдавая себе отчет, куда направляюсь. Но милях в пяти от дороги, которая вела к усадьбе, я заметила государственный парк Каталина и неожиданно свернула к нему — поразмять мопсов и дать немного отдыха мозгу: полюбоваться небесной ширью. Контролер в воротах выдал мне квитанцию об оплате проезда на территорию парка. Он похвалил мопсов и добавил:

— Будьте осторожны. Обещали муссон, — но остановить меня не попытался.

Короткой дорогой я проехала к парковке, надела на мопсов поводки, сунула бутылку с водой в карман брюк, пожалела, что со мной нет тросточки, заправила волосы под бейсболку и, заметив всего несколько машин на парковке, кроме моей, вытащила из бардачка свой «смит». Приятно чувствовать себя в безопасности, да и никто за мной не входил в парк. Но я не из тех, кто прячется.

От парковки я перешла улицу к месту, как бы обозначавшему начало пути. План парка прост: каньон Ромеро — прямо, каньон Луп-Трейл — вверх и налево и Бердинг-Луп — направо. В последнем мопсам будет лучше всего. А чтобы попасть к нужной точке, мне пришлось снять башмаки и нести их через русло Каньяда-дель-Оро — то самое, где буквально в полумиле к северу я в знойный удушливый день убила Песила. Минувшей ночью шел дождь, и русло ожило, но вода доходила мне только до лодыжек, и то не везде. Вдруг почудилось, что вижу одну из вьетнамок Песила у берега русла, но это оказались всего лишь экскременты койота, наполненные семенами мескитового дерева.

Указатель пригласил меня на тропу поуже — она бежала через поросль, которую можно было легко принять за рощицу в пустыне: чахлые деревца не выше Карло. Тем не менее жиденькую тень они дарили, и мы пару раз останавливались: я пила из бутылки и давала мопсам похлебать воды из ладони. Далее каменные уступы-ступени вели к небольшой горе. Ступени были крутоваты для собак, так что примерно полдороги я несла их под мышками. Так и закончила восхождение, спасибо спине, что не подвела.

Когда добралась до вершины, где кто-то установил лавочку для желающих отдохнуть и полюбоваться видом, я вгляделась в горный кряж на востоке. Как частенько случается в это время года, над Маунт-Леммон быстро формировались облака и ползли-тянулись в нашем направлении, как гигантские черные лапы.

Я села на скамью из дерева с металлом — этакий памятник неизвестному любителю природы, — дала собакам немного воды и поняла, что у меня всего несколько минут для того, чтобы вернуться и не попасть под дождь. Лучше не дать себя застигнуть непогоде в таком месте, когда одна за одной бьют молнии и стеной стоит ливень.

Несмотря на то что сеть обозначенных на карте тропок вела вверх и через гребень Саманьего, от этой точки до горного склона еще довольно далеко. Солнце проигрывало битву, но пыталось обогнать тучи, отражалось от воды, нарезало овраги и вымоины и собиралось в маленьких лужах. Отблески светила в воде натолкнули меня на мысль о гигантском, разбитом над горной вершиной зеркале и разлетевшихся осколках. Я подумала, что бы увидел Карло, будь он сейчас рядом, — может, танцующих бабочек, и очень захотела видеть мир таким, каким видит он. Затем вспомнила о назначенной днем встрече с жутко разложившимся трупом и поняла, что имею все шансы опоздать на нее.

Пока я продолжала смотреть на горы и размышлять, один из сверкающих осколков зеркала вдруг сдвинулся влево. Не задержи на нем взгляд, не заметила бы, но я продолжила наблюдать, и «осколок» вновь дернулся. Он перемещался рывками — так, как если бы был прикреплен к человеку, который перескакивает с камня на камень, причем в стороне от любой из обозначенных тропинок. «Осколок» вел себя так, как если бы солнце отражалось от куска металла или окуляров бинокля. Или оптического прицела.

Я такая идиотка, правда? Тем не менее прищурилась и то ли увидела, то ли вообразила рядом с «осколком» человека, очень-очень далеко отсюда. Он поменял диспозицию еще дважды, будто искал верное место. И вот замер. Занял позицию.

Как я говорила Коулмен, в подобные моменты инстинкты могут показаться нелепыми и нужно быстро решить: полагаться на них либо игнорировать. Подозрение, что Песила послал кто-то другой, склонило чашу весов в сторону смутного предчувствия. Если я права, у меня есть несколько секунд предпринять что-то. Угол обстрела, если это стрелок, был таков, что мы на плоской вершине как на ладони. Не поднимись мы сюда, имели бы в достатке укрытий, чтобы выиграть время, пока я не придумаю, как нам выбраться живыми. С другой стороны, если броситься на землю, это насторожит снайпера — он поймет, что его засекли. Но если я права в своем предположении, залечь — единственный выход, умирать как-то не хотелось. Это все промелькнуло в голове за секунду, а может, полторы.