Retrum. Когда мы были мертвыми - Франсеск Миральес

Встав на ноги, я посмотрел на небо. Оно было сплошь затянуто тучами. Судя по всему, первые капли дождя были лишь предвестницами настоящего ливня.

Я отстегнул булавку и вытащил из-под лацкана записку с вопросом. На всякий случай я даже развернул ее и поймал себя на том, что расстроился, не обнаружив на бумаге ни единого нового слова.

«Впрочем, удивляться нечему, — мысленно подбадривал я себя, — Покойники ведь не умеют писать».

Кроме того, я действительно хорошо помнил, как Лорена объясняла мне механизм взаимодействия с обитателями потустороннего мира: «Он найдет способ передать тебе смысл своего ответа».

От этих мыслей меня отвлекло появление кладбищенского уборщика. Маленький человечек, едва ли выше полутора метров, увидел меня, сначала не на шутку перепугался, затем подумал, закурил и скрылся вместе со своим ведром и щетками за ближайшим блоком колумбария. Судя по его поведению, не было похоже, чтобы он собирался звонить в полицию или просто звать на помощь. Наверное, за годы работы здесь, на этом пригородном кладбище, он повидал всякого — от экстравагантно выглядящих юнцов, ночующих на могилах, до тех мерзавцев, которые громят кувалдами каменных ангелов и надгробные плиты.

Главные ворота кладбища в любом случае должны были вот-вот открыться для свободного доступа, и я направился к выходу, надеясь успеть проделать как можно большую часть пути до метро, пока не пошел дождь. По дорожкам кладбища уже метался влажный грозовой ветер. В воздух взлетали старые опавшие листья, мелкий мусор и песчинки.

Именно тут я и увидел что-то вроде длинного черного флага, вьющегося на ветру. Кусок ткани, по всей видимости, зацепился за подставку под цветы, установленную перед одной из ниш четвертого ряда. Этот черный лоскут чем-то заинтересовал меня. Я подошел поближе, понял, что именно вижу, и почувствовал, как у меня внутри все оборвалось. Это была длинная тонкая перчатка, так хорошо мне знакомая.

Я судорожно сунул руку в карман. Я подобрал эту перчатку на могильной плите в Тейе и с того вечера все время носил ее с собой как амулет. На этот раз в кармане ничего не оказалось.

Я отцепил перчатку от металлической подставки для цветов и поднес ее к носу. Несмотря на то что она провела еще одну ночь на влажном ветру, от нее по-прежнему исходил едва уловимый и такой знакомый мне аромат. Я аккуратно свернул перчатку Алексии и засунул ее поглубже в карман. При этом я не переставал удивляться, как могло получиться, что этот скомканный кусочек ткани сумел выпасть из кармана пальто, и почему он отправился в свободный полет. Скорее всего, когда ночью у меня замерзли руки, я сунул их в карманы, затем, ворочаясь во сне, непроизвольно вытащил и при этом выронил перчатку. Потом порыв ветра подхватил ее и стал играть ею, швыряя из одного конца кладбища в другой. Я привстал на цыпочки, чтобы разглядеть имя того, кто был захоронен в той нише, у которой решила задержаться сбежавшая от меня перчатка. Судя по надписи на могильном камне, там лежали останки семейной пары, причем муж и жена скончались в один и тот же день. В качестве причины смерти мне первым делом пришла в голову автомобильная авария. Этих людей смерть не только не разлучила, но, наоборот, объединила навсегда.

В мраморную плиту была инкрустирована фотография, сделанная в день свадьбы. На невесте было белое платье с длинным шлейфом, а на женихе костюм густого синего цвета. Я невольно обратил внимание на то, как счастливо они улыбаются, глядя на меня с давней фотографии.

Любовь.

Снимок, судя по всему, был сделан в саду какого-то романского монастыря. По периметру небольшого ухоженного сквера шла сводчатая галерея. Каждый свод поддерживали две безупречно отреставрированные колонны. Мне показалось, что я где-то уже видел это место. Наверное, в каком-то альбоме по истории искусства.

Когда сзади меня раздался резкий, словно каркающий голос, я чуть не подпрыгнул от испуга и неожиданности:

— Что, парень, пришел воровать покой у мертвых?

Я оглянулся и увидел все того же уборщика, который словно жевал прилипший к губам окурок и смотрел на меня при этом с явным неодобрением. Я понял, что если мне не удастся чем-то отвлечь его, то серьезных проблем не избежать.

— Мне просто стало интересно, где была сделана эта фотография.

Маленький человечек недоверчиво посмотрел на меня снизу вверх. Затем он подошел к стенке колумбария, и стало ясно, что с этой точки фотография явно выпадет из поля его зрения. Тогда уборщик принес лестницу, которой, судя по всему, пользовался для того, чтобы убирать грязь и натирать до блеска могильные плиты на нишах в верхних рядах колумбария.

Он забрался на необходимую высоту и с важным видом объявил:

— Бывал я там. Лет десять назад, наверное. Такие монастыри знать полагается, если ты, конечно, считаешь себя человеком культурным. Ты вот, вместо того чтобы мазаться, как пугало, и людей пугать, взял бы да и съездил туда, посмотрел бы на шедевр архитектуры.

— А где находится этот монастырь?

— В Сант-Кугате.

Тот, кто боится любви, боится самой жизни. А тот, кто боится жизни, уже на три четверти мертв.

— Бертран Рассел —

Эта связь казалась мне очевидной. Алексия живет в Сант-Кугате, а ее перчатка долетела как раз до фотографии монастыря, находящегося именно в этом городке.

У меня не было сомнений в том, как интерпретировать это послание моего брата. Ответ на мой вопрос следовало искать в этом монастыре. Оказаться там мне нужно было как можно скорее.

Смыв макияж с лица в одном из баров неподалеку от кладбища, я наскоро позавтракал и поехал на метро на площадь Каталонии. Там я пересел на электричку, идущую через Сант-Кугат в район Автономного университета и дальше — в Сабадей.

Железная дорога проходила по местности, поросшей неожиданно буйной растительностью. Как только поезд вышел за линию городских кварталов Барселоны, за окнами потянулся совершенно идиллический сельский пейзаж с зелеными холмами и умытыми дождем маленькими деревнями. Я назвал бы такой ландшафт типичным, скорее, для австрийской глубинки. Как ему удалось сохраниться буквально в двух шагах от огромного грязного города, оставалось для меня нераскрытым секретом.

Четверть часа на электричке — и я уже в родном городке Алексии. Дождь шел по-прежнему. Проходя по центральным улицам Сант-Кугата в сторону знаменитого монастыря, я успел основательно промокнуть.

Когда-то я здесь уже бывал, но всего один раз и давно — еще в детстве. Нас тогда вывезли из школы целым классом на верховую прогулку, очевидно для того, чтобы привить вкус к верховой езде. Продумано это мероприятие было, судя по всему, плохо. Дело кончилось тем, что почти все дети перепугались и стали плакать. Мои одноклассники боялись, что лошади начнут брыкаться и сбросят их на землю. Стоило какой-нибудь из них заржать или даже просто громко фыркнуть, и малолетних всадников охватывала самая настоящая паника.