Флагман владивостокских крейсеров - Александр Чернов

После чего, дав небольшую передышку обрадованному, все же сына тот ожидал более десяти лет, но изрядно перепуганому царю, Банщиков мягко перешёл к родовой болезни британских монархов – гемофилии. Через час, ошеломлённый комбинацией потоков мистики, предсказаний из будущего и доступной даже средним умам просветительской информации, Николай Александрович безропотно согласился устроить врачебный консилиум.

Для дальнейшей беседы решили привлечь всех светил тогдашней медицины: Боткина, Сеченова, лейб-медика Гирша и Бехтерева, которые должны были подтвердить или опровергнуть слова Банщикова. Последний – психиатр с мировым именем – должен был, как с усмешкой сказал Банщиков, освидетельствовать его самого и подтвердить, что «часом, я все же не болен».

Единственным возражением Николая, выслушавшего рассказ о гемофилии и ее лечении во время ожидания медицинских светил, было, что все его дочери абсолютно здоровы. За что его величество нарвался на краткое изложение курса генетики для чайников, о наследовании разного вида хромосомами различных видов генетических болезней. Ход оказался весьма удачным – наука высокого градуса крепости подействовала на самодержца не хуже мистики распутинского разлива – и там и тут ни фига не понятно, зато звучит умно. Но впоследствии, узнав государя поближе, Вадик старался не пользоваться этим приемом…

Оставшиеся пару часов, пока рыскавшие по Питеру курьеры собирали медиков, Вадик использовал, чтобы рассказать о не вошедших в отчеты подробностях боя у Чемульпо. Царь узнал о «бесчестной» мине Берлинга и «разведенном» командире английского крейсера, о задуманной охоте на итальянские крейсера, о «фиктивной» гибели «Варяга», а также в общих чертах был посвящен в самые ближайшие планы Руднева-Карпышева и выявленные в ходе их Русско-японской войны проблемы в армии и на флоте.

Несмотря на испытанное душевное потрясение, Николай сумел довольно-таки быстро собраться и с интересом вникал как в подробности болячек русских вооруженных сил по версии Петровича, так и в способы избавления от них. Идея увести из-под носа у вероломно напавших на Россию врагов два броненосных крейсера была им всецело одобрена. Судя по всему, царь-то простачком не был. Быстро смекнув, сколь страшным, точным и убийственно эффективным оружием может оказаться «феномен послезнания», он несомненно пришел и к логическому выводу о том, что у империи отныне появилась самая главная тайна.

Но долго концентрироваться на военных делах он не смог. Поперекладывав из стаканчика в стаканчик карандаши, Николай резко встал из-за стола, извинился и, вызвав адъютанта, попросил его угостить Вадима цейлонским чаем с ликером. После чего, предложив гостю чувствовать себя как дома, вышел в одну из арок, ведущих к дверям будуара Александры Федоровны…

Вернувшись минут через двадцать, царь явно пребывал в приподнятом настроении.

– Знаете, доктор, я пока не понял до конца, кто вы, откуда вы и чего вы добиваетесь на самом деле, но императрица только что подтвердила, что она на самом деле непраздна. Она не хотела говорить, пока сама не была на сто процентов уверена. И еще из-за древнего суеверия – мол, в первые три месяца лучше никому не рассказывать.

Да. Пожалуй, я начинаю вам верить, Михаил Лаврентьевич, – неожиданно перейдя с официального «мы» на интимное «я», Николай улыбнулся и как-то совсем по-новому, без прежней вчерашней отрешенности небожителя или резко сменившей ее настороженности сегодня утром, взглянул на Банщикова. – Так что там у нас по поводу «Варяга»? Если изловит итальянцев, поведет их прямиком во Владивосток? Помню. И про экипажи, и про телеграфы с Черного моря. По поводу полномочий Руднева и производства Всеволода Федоровича в контр-адмиралы – не волнуйтесь. В данных обстоятельствах это вполне логичное решение. Об этом я уже распорядился, и Владивостокский отряд крейсеров будет подчинен ему. А сейчас давайте все-таки пригласим медиков. Ведь если, действительно, у сына будет та самая болезнь… – Николай не договорил фразы, но Вадим успел заметить, как по его лицу проскользнуло какое-то затравленное, обреченное выражение. – Все уже прибыли, я полагаю…

* * *

В присутствии спешно собранных по столице именитых коллег Вадик резко сменил тон: никакой фантастики или мистики, главное – убедить известнейших профессионалов. С царем заранее договорились, что об истинной природе доктора никто, кроме самого императора, знать не должен.

– В долгом морском путешествии на Дальний Восток я заинтересовался исследованием привыкания русских матросов к тропическому климату. Как вы знаете, господа, условия работы в кочегарнях даже на самых современных судах крайне тяжелы. Проблема эта встанет тем острее, чем больше и чаще будут присутствовать наши паровые суда в южных морях, и поэтому вызывала у меня особый интерес.

В числе прочих экспериментов, я брал у наших моряков в разных широтах по две-три капельки крови для исследования, в надежде обнаружить изменения, вызываемые климатом. Сравнивал их между собой и с пробами крови аборигенов тех мест.

Увы, изменений состава крови в зависимости от климата мне выявить не удалось. Зато обнаружилась другая совершенно поразительная вещь: судя по всему, мне опытным путем удалось обнаружить наличие четвертой группы крови у человека. Кроме уже известных трех: несколько лет назад наш австрийский коллега Карл Ландштейнер опубликовал доклад об открытии им именно трех групп крови.

Его слушатели завороженно хлопали ресницами…

– Конечно, практикуя в качестве военного врача, я немало времени уделил и изучению трудов Николая Ивановича Пирогова. Как, вне всякого сомнения, известно уважаемым коллегам, Николай Иванович подчёркивал пользу переливания крови при некоторых видах ранений. Однако, изучив описанную мировую практику, я пришёл к выводу, что подобные переливания всегда производились чисто эмпирически, случайным образом выбирая донора – человека, отдающего свою кровь для переливания. В результате случалось, что после этой процедуры раненые внезапно умирали, хотя, казалось бы, никаких причин для летального исхода не было.

Я рискнул предположить, что существует, возможно, некий фактор, нами пока не учитываемый, который позволяет узнать, от кого можно брать кровь для переливания конкретному пациенту. И моё предположение полностью подтвердилось. Продолжив работу по описанной Ландштейнером методике, я и обнаружил ещё одну группу! Причем группу, встречающуюся много реже, чем три другие. Таким образом, господа, на сегодня мы можем утверждать, что российской медицинской науке известно четыре группы крови! Следовательно, я в этом практически уверен, все происходившие ранее трагедии при переливании имели место вследствие незнания врачами особенностей этой четвертой группы крови хомо сапиенс. Очевидно, что, переливая пациенту именно кровь одной с ним группы, мы имеем весьма большие шансы на успех переливания.

Далее. Из истории медицинской науки мы знаем, что впервые переливание в России произвёл гражданскй генерал-штаб-доктор Андрей Мартынович Вольф в 1832 году, когда он переливанием крови спас жизнь роженице с кровотечением. Но массовому использованию переливания крови мешает вдобавок, как ни парадоксально это звучит, её свёртываемость. Она сводит на нет все попытки хранения крови и не позволяет переливать большие её объёмы, а небольшие не дают необходимого эффекта.