Флагман владивостокских крейсеров - Александр Чернов

После некоторых изменений, внесенных в столице, проект был передан японскому правительству 20 ноября. Он, как и предвидел Алексеев, не удовлетворил Японию, которая, не выжидая уже результатов дальнейших переговоров, перешла от слов к делу.

24 декабря Алексеев телеграфировал в Санкт-Петербург о целом ряде мероприятий японцев, несомненно, свидетельствовавших об их намерениях занять Корею и установить над нею протекторат. Придавая этому значение серьезной опасности для нас в военном отношении, «не с целью вызвать вооруженное столкновение, а исключительно в видах необходимой самообороны», он предлагал принять ряд предохранительных мер по поддержанию равновесия в стратегическом положении сторон, нарушаемом оккупацией Кореи. Или: первое, объявить мобилизацию в войсках Дальнего Востока и Сибири, ввести военное положение в Маньчжурии для удержания страны в спокойствии, для обеспечения целости Китайско-Восточной ж.-д. и подготовки сосредоточения войск и занять войсками нижнее течение Ялу; или второе: довести до военного состава и начать перевозку в Иркутск двух армейских корпусов, предназначенных для усиления войск Дальнего Востока. Одновременно с тем принять меры по подготовке к мобилизации остальных подкреплений, объявив на военном положении Маньчжурию и обе наши приморские крепости – Порт-Артур и Владивосток.

В ответ, 30 декабря, через военного министра Куропаткина, Алексеев получил указания: с началом высадки армии японцев в Корее объявить Порт-Артур и Владивосток на военном положении; приготовиться к мобилизации и приготовить к выдвижению на корейскую границу отряды для прикрытия сосредоточения наших войск в южной Маньчжурии. Вместе с тем ему указывалось принять меры к тому, чтобы на корейской границе не произошло каких-либо столкновений, которые могли бы сделать войну неизбежной. В целях во что бы то ни стало избежать разрыва с Японией в Санкт-Петербурге решено было «насколько возможно продолжать обмен взглядов с токийским кабинетом», и посему через Алексеева отправлен был в Токио третий по счету наш проект соглашения с Японией.

Ознакомившись с ним, Алексеев тотчас, 20 января 1904 года, телеграфировал: «Непрекращающиеся военные приготовления Японии достигли почти крайнего предела, составляя для нас прямую угрозу». Поэтому «принятие самых решительных мер с нашей стороны для усиления боевой готовности войск на Дальнем Востоке не только необходимо в целях самообороны, но, может быть, послужит последним средством избежать войны, внушая Японии опасения за благоприятный для нее исход столкновения».

Он предложил немедленно объявить мобилизацию на Дальнем Востоке и в Сибири, подвезти войска к району сосредоточения и решительными действиями нашего флота не допустить высадку японских войск в Чемульпо.

В ожидании ответа на эти насущные запросы, он вывел порт-артурскую эскадру на внешний рейд практически в полном составе, дабы, по получения согласия Петербурга на свои предложения, не теряя ни минуты, двинуть флот к берегам Кореи.

Двадцать четвертого января Алексеевым была получена из МИДа депеша лишь с извещением о разрыве дипломатических отношений с Японией. Не содержа никаких практических, реальных указаний, как ему надлежит трактовать этот факт и что следует делать, она говорила лишь о том, что вся ответственность за последствия, которые могут произойти от перерыва в дипломатических отношениях, остается на Японии.

Двадцать пятого числа он получил наконец краткую информацию МИДа, что… ответ на его предложения от 20 января будет дан в течение суток! Поэтому вице-адмиралу Старку было им дано устное указание иметь эскадру полностью готовой к выходу к Чемульпо немедленно по получении приказа от наместника.

В этом и кроется причина запрета штабом эскадры на постановку противоторпедных сетей кораблями в трагическую ночь начала войны. Запрета, повлекшего столь печальные последствия…

Ожидавшийся ответ адмирал Алексеев получил лишь 27 января, когда японцы начали военный действия и бомбардировали Порт-Артур. Причем он вновь был составлен столь расплывчато и неопределенно, что его положения можно было трактовать как, с одной стороны, перекладывание на его плечи бремени окончательного решения, так и с другой – желательности избежать международной ответственности за инициативу открытия враждебных действий.

Если оглянуться назад, становится очевидно, что имея в виду ясно выраженное государем горячее желание «избавить Россию от ужасов войны», наместник лишен был возможности что-либо предпринять. Он должен был проявить крайнюю осторожность в своих действиях, чтобы посылкою эскадры к корейским берегам не повести к вооруженному столкновению с Японией, которого в столице избегали до последнего момента.

Такое отношение Алексеева к депеше Министерства иностранных дел, полученной им 25 января, нашло себе затем подтверждение в правительственном сообщении о разрыве дипломатических сношений, успокоительно заявлявшем, что таковой не означает начала войны.

В общем, роль наместника Алексеева в ходе переговоров с Японией ограничилась совещательным участием его в них и ролью передаточной инстанции дипломатических бумаг, которыми МИД обменивалось со своим представителем в Токио и с токийским кабинетом. По существу же, представления, сделанные Алексеевым в Санкт-Петербург, проникнуты были духом твердого, энергичного отпора всем притязаниям Японии на Маньчжурию, деятельной военной подготовки к возможным с ее стороны агрессивным действиям и к захвату в них инициативы.

Вера в благоприятное «разрешение кризиса», царившая в Петербурге, сделала также то, что любые мероприятия по усилению нашего военного положения на Дальнем Востоке осуществлялись крайне экономно, не спеша, без сознания их крайней необходимости и неотложности.

Имея в виду неравенство в условиях мобилизации России и Японии и тревожное положение политических дел уже летом 1903 года, Алексеев считал необходимым иметь всегда под рукою не менее пятидесяти тысяч войск. Для этого сформировать новых 44 батальона пехоты, соответственно увеличить количество кавалерии и артиллерии, усилить гарнизон Порт-Артура, приблизить войска к району сосредоточения армии и придать им новую «стратегическую организацию».

Однако на ряде совещаний, происходивших в Порт-Артyре в июне 1903 года под председательством военного министра, генерала Куропаткина, эти пожелания подверглись сокращению: вместо 44 батальонов предположено было сформировать лишь 22, а формирование особого Квантунского армейского корпуса признано и вовсе… ненужным!

В октябре 1903 года адмирала Алексееву предложено было отказаться от одного из двух армейских корпусов, предназначенных к перевозке в Маньчжурию в случае войны. А когда он на это не согласился, то число формируемых батальонов было сокращено с 22 до 18, формирование 9-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады предположено было сделать путем выделения батальонов из состава других Восточно-Сибирских стрелковых бригад и отложено до весны 1904 года!

Сокращены были также и испрашивавшиеся наместником кредиты. Вместо 12 миллионов рублей единовременно и 17 миллионов в течение шести лет Особое Совещание под председательством графа Сольского признало более целесообразным «предусмотреть потребности военного ведомства лишь на ближайшее время» (!). И потому ассигновало на усиление обороны Дальнего Востока на истекавший 1903-й и предстоящий 1904 годы сверхсметным кредитом – по 3 миллиона рублей, а на 1905 год – 6 миллионов рублей. Несмотря на все тревожные для мира признаки, Алексееву только в первых числах января 1904 года разрешено было расходовать этот трехмиллионный кредит…