Месть Ориона - Бен Бова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы должны были погибнуть. Но все-таки кое-кто из нас уцелел, мы породили на Земле людей.
– Так, – согласился Зевс.
– Мы развивались целую вечность, чтобы наконец породить… – Теперь я вспомнил. – Чтобы наконец породить в будущем вас, совершенных людей, настолько превосходящих нас… что людям вы кажетесь богами.
– А мы во главе с Аполлоном создали тебя, – продолжил Зевс. – Потом послали назад во времени, чтобы ты сделал Землю пригодной для нас.
– То есть убил тех, кто населял ее, – расу Аримана.
– Теперь они в безопасности, – сказал он не без раздражения. – Благодаря твоим стараниям.
– Значит, теперь Ариман столь же могуществен, как и ты?
– Можно сказать так.
Теперь я почти все понял.
– Но какое отношение ко всему этому имеет Троя? – спросил я.
Зевс тонко улыбнулся – свысока, словно гордость не позволяла ему, наделенному высшим знанием, снизойти до меня, однако ответил:
– Орион, когда мы воздействуем на континуум, возникают побочные эффекты. Их следует либо тщательно контролировать… либо не допускать развития, пока последствия не улягутся сами собой. Аполлон пытается управлять событиями, вносить изменения в континуум, – когда они позволяют изменить ситуацию в нашу пользу. Есть среди нас и такие, кто полагает, что такая методика ошибочна… Что каждое вносимое нами изменение будет создавать все новые и новые побочные эффекты, мешая нам сохранять континуум.
Я догадался:
– Получается, он послал меня в Трою, чтобы я помог троянцам победить.
– Да. Большинством голосов мы решили, что война должна закончиться естественным образом – без нашего вмешательства. Но против нашей воли Аполлон послал тебя в это место континуума. Я полагаю, что в соответствии с его замыслами ты должен был перебить вождей ахейцев в их лагере.
Я едва не расхохотался. Впрочем, смутное воспоминание заставило меня осечься.
– Он говорил что-то об опасностях, грозящих Земле извне… Ты сам упоминал о множестве вселенных.
Зевс попытался скрыть удивление… страх, который в нем вызвали мои слова. Лицо его сделалось почти непроницаемым, – но недостаточно быстро, чтобы я ничего не заметил.
– Итак, где-то вовне существуют другие вселенные? – проговорил я.
– На это мы не рассчитывали, – признался он. – Наш континуум взаимодействует с остальными. И когда мы вносим изменения в собственное пространство-время, они влияют и на другие вселенные. В свой черед, то, что они делают у себя, воздействует на нашу вселенную.
– Что это значит?
Он глубоко вздохнул:
– Значит, нам приходится бороться не только за целостность этого континуума, но и защищать его от пришельцев извне, желающих воспользоваться им в своих собственных целях.
– А при чем тут я?
– Ты? – Зевс взглянул на меня с откровенным удивлением, словно какая-нибудь вещь – меч, компьютер или звездный корабль – принялась интересоваться его намерениями. – Ты – наше орудие, Орион; мы собираемся использовать тебя там, где это необходимо. Но ты своенравное орудие; ты презрел повеление Аполлона, и теперь он хочет тебя погубить.
– Он убил женщину, которую я любил. Она была одной из вас… Греки называют ее Афиной.
– Орион, не обвиняй его в этом.
– Нет, он виноват.
Зевс покачал головой:
– Жаль, что в своих бедах ты обвиняешь богов, считаешь нас причиной твоих несчастий. Учти, ты страдаешь из-за собственных поступков… В наши планы это не входило.
– Но ведь ты защищаешь меня от гнева Аполлона.
– Потому что ты, Орион, еще можешь послужить нам. Расточительство – уничтожать орудие, которое может еще пригодиться.
Я ощущал, как во мне закипает гнев. Холодное сухое пренебрежение и безразличие якобы расположенного ко мне творца начинали раздражать меня… Быть может, я злился лишь оттого, что понимал: Зевс действительно высшее существо, куда более могущественное, чем суждено быть мне самому.
– Тогда передай Золотому богу, – проговорил я, – что я учусь. Память возвращается ко мне. И настанет время, когда я узнаю все, что знает он сам. И все, что умеет он, смогу сделать и я. И тогда я уничтожу его.
Зевс снисходительно улыбнулся, как отец улыбается капризному ребенку:
– Гораздо раньше он уничтожит тебя, Орион. А пока считай, что живешь взаймы.
Я хотел возразить, но он исчез, словно растворившись в воздухе. А с ним исчез и далекий город, и золотое свечение… Все испарилось как роса, как струйка дыма, поднимавшаяся над свечой. Я вновь оказался в своем шатре, занималось утро того дня, когда ахейцы разделят добычу, захваченную в Трое, а боги получат жертвы – скот и пленных.
Жертвы, которые принесут по обету.
День выдался серым и хмурым. Изнуренные ночными излишествами ахейцы держались спокойно и торжественно. Солнце за облаками медленно ползло вверх. Ветер с моря сулил дождь, нес холодок приближавшейся осени.
Ни я, ни мои хетты не участвовали в жертвоприношениях. Политос казался озадаченным.
– Но ты же служишь богине? – укоризненно заметил он.
– Она мертва. И не сможет принять жертву.
Бормоча себе под нос что-то о святотатцах, Политос побрел к высоким кострам, которые рабы и феты складывали в центре лагеря из плавника и дров. Я оставался возле собственного костра у корабля Одиссея и наблюдал.
Следом за Нестором процессия жрецов обошла вокруг лагеря, за ними шествовали Агамемнон и прочие вожди ахейцев – все в самых дорогих доспехах, с длинными сверкающими копьями, куда более нарядными, чем подобает боевому оружию.
Вознося гимны Зевсу и прочим бессмертным, они торжественно обходили лагерь, тем временем к кострам сгоняли священные жертвы. Стадо козлов, овец и быков подняло столько пыли, что потемневшие руины Трои скрылись из глаз. Блеяние и мычание странным образом гармонировало с хором ахейцев, то распевавших, то выкрикивавших гимны. Сбоку стояли мужчины, назначенные в жертву: богам надлежало отдать каждого, кто был старше двенадцати. Даже со своего места я мог узнать старого придворного, провожавшего меня по дворцу. Молчаливые и мрачные, они прекрасно знали, что их ожидает, но не просили пощады и не оплакивали судьбу – ничто не могло изменить их участь.
День прошел в ритуальных убийствах. Начали с нескольких голубей. Наконец дошли до разъяренных быков, сопротивлявшихся даже со связанными ногами… даже с запрокинутыми головами… До тех пор, пока каменный топор жреца не рассекал им горло, откуда немедленно вырывался поток горячей крови. Последними принесли в жертву коней – целую дюжину.