Фронтовое братство - Свен Хассель

— Заткнись, — ответил Легионер и продолжал негромкий разговор с Дорой. Он дошел до середины длинного описания супа из акульих плавников, который подают в Дамаске.

Когда взорвалась бомба, толстый господин плюхнулся на стул. Теперь он встал и засеменил мелкими шажками к жене и матросу. Надулся перед ним, стараясь выглядеть повергающим в трепет. Стоявший с полным стаканом пива матрос с любопытством поглядел на человечка с бледным, одутловатым лицом.

— Приказываю тебе оставить мою жену в покое, — прокудахтал толстяк. — И немедленно извиниться.

Руки его были сжаты в кулаки.

— Merde, est-ce-que c'est possible?[86]Этот глупец хочет померяться силами с морячком, — засмеялся Легионер.

— Нам что до этого? — сказала Дора и выпустила большой клуб дыма. — Труде, еще бочонок!

Матрос выплеснул пиво в лицо толстяку, наклонился к женщине и страстно поцеловал ее. Толстяк пошатнулся. Потом нанес удар матросу в челюсть, извергая поток ругательств, которых никто не мог разобрать.

Его жена завопила. Толстяк размахнулся и снова ударил матроса, опрокинув его новый стакан с пивом, двойным имбирным, которое трудно было раздобыть. Это привело матроса в ярость. Он крикнул: «Подрывная деятельность!» — и ударом ноги в живот отправил толстяка на пол.

Он получил еще стакан пива, но не имбирного. Потом грубо обнял даму, запрокинул ее назад и звучно поцеловал. Та брыкалась, и ее юбка задралась.

— Вот это ноги! — воскликнул пехотный унтер и захлопал в ладоши. — Клади ее на стойку, матрос, и бери, что нужно! Вот увидишь, она будет хлопать тебя по бедрам, как девочки в Триполи.

Муж поднялся на ноги. Он был вне себя. Схватил стул и хотел разбить его о голову подводника, но промахнулся и ударил жену, та беззвучно обмякла и сползла на пол, будто резиновая кукла.

Матрос преступил через нее, одернул свою облегающую темно-синюю фланелевку, собрался с силами и ринулся на толстяка, словно торпедный катер.

— Черт возьми, приятель, сейчас получишь на орехи, — сказал он и нанес толстяку сильный удар позади уха. Тот повалился ничком.

Бельгиец вышвырнул его на улицу.

— Надо же, какая тупая свинья, — сказал подводник. И поднял даму на стойку. — Ударить женщину!

Одна нога ее свесилась вниз.

— Теперь можешь взять ее! — крикнул пехотный унтер. — Посмотрим, на что ты способен!

— Да заткнись ты, скот, — вспылила Дора.

— А что, он не может взять ее? — спросил унтер, заглядывая из соседней ниши в нашу. Он был в одной рубашке. На нем все висело, как на вешалке. На лбу у него была широкая повязка, очень белая. От него пахло армейским госпиталем и пивом.

В дверь вошел, споткнувшись о порог, шупо.

Бельгиец взглянул на Дору, но поскольку не получил сигнала опасности, продолжал сидеть, притворяясь дремлющим. Под стулом у него лежал чулок с песком.

— Вся Кирхеналлее в огне, — сказал полицейский. — Там ничего не останется.

Он снял каску. Его бледное лицо было в черных полосах. От мундира пахло дымом.

— Господи, как горит, — сказал он, заказал двойную порцию пива и выпил ее одним духом. Вытер рот тыльной стороной ладони. — Снаружи лежит и хнычет какой-то толстяк. Это вы его вышвырнули?

Не дожидаясь ответа, полицейский указал на даму, лежавшую на стойке и со стонами качавшую головой.

— Ее что, ударили по голове?

— Вынюхиваешь? — крикнул унтер, нетвердо поднимаясь на ноги. — Хочешь подраться со мной, фараон?

— Нет-нет, — ответил полицейский и снова утерся. Теперь сажа размазалась по всему лицу, и выглядел он очень грязным.

— Подлая крыса.

Унтер хотел ударить его, но промахнулся.

— Будь добр, пехотинец, иди, сядь, — терпеливо попросил полицейский. — Господи, как горит,. — снова сказал он и повернулся. — Труде, дай мне еще пива. От дыма в горле совсем пересохло.

Одна из девиц плюнула на пол перед ним.

— Мразь, — сказала она и плюнула снова.

Полицейский не обратил на это внимания.

— Она говорит, что ты мразь, — усмехнулся унтер. — А знаешь, что говорю я? — глумливо спросил он, нарываясь на драку. — Ты тупой бык. Нет, ты гораздо хуже. — Он махнул рукой и убежденно кивнул. — Ты подхалим, лижешь задницу нацистскому дерьму. Ну, будешь теперь со мной драться?

— Отстань, пехотинец. Я не бью раненых.

Унтер пошатнулся и бросился на полицейского. Потерял равновесие и ударился о стойку. Труде оттолкнула его, и он упал на пол.

Поднявшись с большим трудом, унтер схватил бутылку и саданул полицейского по голове. Полицейский отскочил с рычанием, выхватил пистолет и яростно выкрикнул:

— Ты что, черт возьми, с ума сошел?

— Да, — загоготал унтер. — Я буйнопомешанный!

Он порылся в карманах, достал листок бумаги и сунул под нос полицейскому. Тот удивленно воскликнул:

— Что за… — И размазал кровь по всей голове. — Свидетельство об увечии! Настоящее свидетельство! Ну, твое счастье. Если б не оно, ты уже был бы покойником. Трупом! Я бы всадил тебе пулю прямо между глаз.

— Свинья, — промямлил унтер и, шатаясь, вошел в нишу, где его приняли двое девиц.

Труде протянула полицейскому полотенце. Он вытер им голову.

— Ну и болван! Надо ж так стукнуть!

Матрос снова полез под тесную юбку дамы. Ухмыльнулся.

— Чуть пощекочу, тогда увидите, как она оживет.

— Какие у нее трусики? — выкрикнул унтер со свидетельством об увечии.

Матрос рывком сдернул с нее юбку.

— Розовые, — радостно выкрикнул он, демонстрируя ее зад в туго облегающих трусиках. Шлепнул по нему. — Приходи в себя. Завтра я ухожу в море, это будет мой последний рейс. Гейнц больше не вернется в Гамбург!

Еще одна серия мощных бомбовых взрывов. С полок посыпались стаканы. Свет погас. Завопила какая-то девица. Унтер запел:

Мы шагаем,

Куда — не знаем,

Объяты страхом,

Против ангелов…

— Света, — раздался голос в другом конце зала.

— И пива, — раздался другой.

— Ты у меня получишь! — крикнул унтер.

Когда упали бомбы, каска полицейского укатилась в угол.

Матрос поцеловал даму. Он радостно усмехался.

— Бери ее, — крикнул унтер. — Черт возьми, приятель, покажи нам, на что ты способен!

— Ты прав, кореш. Надо, — пробормотал матрос. — Это мой последний рейс. — Он выругался. Что-то не получалось. — Ну, свинья, теперь ты будешь знать, что такое флот!