Сахар на дне - Маша Малиновская

— Не думаю, что ты права, может, он и вправду устал, но сыграть на опережение надо. А если и правда так устал, что зад свой не может от дивана оторвать, так ты ему массаж сделаешь, расслабиться поможешь.

— Лиз, ну так нельзя. Не хочу я навязываться ему. Просто знаешь, чувство внутри дурацкое какое-то… не знаю, тревога что ли.

Господи, и вот я стою у двери Шевцова и ругаю Копылову, а ещё больше себя за то, что послушалась её. Ещё и тряпку эту жуткую натянула, и волосы завила. А что если он высмеет меня? Решит, что я его очередная ревнивая навязчивая девка? Чем я сейчас отличаюсь от Кристины? Только пока тем, что трезвая. И то, временно, наверное. Потому что если вдруг он не один…

Сердце замирает, покрываясь коркой льда, стоит мне лишь подумать о том, что у Алексея за этой дверью есть компания. Во рту пересыхает, а в животе неприятно ноет.

Нет. Я не готова. Лучше остаться в спасительном неведении. Так хоть есть на что надеяться.

Но стоит мне сделать шаг в сторону лифта, как дверь открывается, и я слышу недовольный голос:

— Ты вообще собиралась звонить или просто пришла постоять под дверью?

Я оборачиваюсь и застываю, не контролирую, что шарю по нём взглядом, пытаясь найти там следы другой. Но видны лишь всколоченные волосы и двухдневная щетина.

— Я… ээ… Лёш, извини, ты сказал, что устал, а я… В общем, пойду уже, а ты отдыхай.

Порываюсь уйти, но на моей руке чуть выше локтя смыкаются крепкие пальцы.

— Ещё чего, — недовольно бурчит Шевцов и затаскивает меня внутрь.

Чувствую себя отвратительно. Глупая ревнивая дурочка — вот кто я. Кажется, Алексей и в самом деле устал. В гостиной на маленьком столике стоит ноутбук, а на диване смятый плед. Он отдыхал, а я притащилась со своими глупыми подозрениями.

Пока Шевцов идёт в ванную умыться, я пытаюсь загладить своё вторжение, поэтому тащусь в зону кухни и ставлю вариться кофе.

— Слышишь, как громко я топаю, чтобы ты потом не сказала, что я снова подкрадываюсь? — Лёша обнимает меня со спины и прижимается губами к нежной коже за ухом, отчего по позвоночнику до самого копчика прокатывается электричество.

— Лёш, — поворачиваюсь в его объятиях и отступаю на шаг. — Прости, что потревожила. Не знаю… Я просто… просто захотела тебя увидеть.

И это совершенно не ложь. Но о том, что на самом деле я просто безумно хотела его увидеть, что даже напялила нелепую тряпку, решила умолчать.

— Только лишь увидеть?

Шевцов снова притягивает меня к себе и целует. Не спрашивает разрешения, но и не напирает. Проникает языком в мой рот и хозяйничает там, заставляя простонать ему прямо в губы.

— Кажется, кто-то торопился меня не только увидеть.

Лёша подхватывает меня под бёдра и усаживает на столешницу, и тут в свете точечных ламп я замечаю, что у него на брови пластырь.

— Что случилось? — прикасаюсь аккуратно.

— Ничего стоящего твоего внимания, Снежинка.

— Ты подрался? — внутри ёкает, и утренняя тревога снова разливается внутри.

— Яна, — Алексей немного отклоняется и смотрит мне в глаза, — драться — моя работа. Нужно было немного раздраконить бойца перед соревнованиями.

— И ты позволил ему себя ударить? — соскакиваю со стола и в непонимании смотрю на Шевцова.

— Слушай, хватит уже, доктор Мелочь, что вышло, то вышло. Ничего криминального.

Алексей забирает со стола приготовленный кофе и возвращается к дивану. Вот так вот, Яна, ты своей навязчивой болтовнёй всё желание отбила у мужчины, который обычно заводится лишь со взгляда.

Через платье сжимаю многострадальную обновку, решаясь. Почему женщина во мне молчит? Как это делать — соблазнять мужчину? Наверное, я безнадёжна, и Алексею точно скоро понадобиться искать острые ощущения на стороне.

— Я сегодня на соревнованиях видел Ирину Ряполову. Нашу одноклассницу. Помнишь её?

Дыхание даёт сбой. Конечно, я её помню, чёрт возьми.

— Твою бывшую девушку? Её сложно забыть.

Алексей делает глоток кофе и что-то переключает в ноутбуке, не глядя на меня.

— Она теперь с Ермолаем.

Отличная пара, что сказать.

— Ты расстроился?

Боже мой, зачем я это ляпнула? Шевцов замирает и поднимает на меня глаза, пронзая их чернотой.

— Ревнуешь?

«Будь собой, — говорила Лиза, — та же конфетка, только в другой обёртке».

А какая я? Что значит быть собой? Наверное, это значит быть откровенной.

— Я… — подхожу ближе и присаживаюсь рядом, чувствуя напряжение в спине. Я должна сказать о своих страхах. — Однажды я слышала вас. Тебя и Ирину. Тогда я вернулась от тёти на несколько дней раньше, а родители были в отъезде. Я слышала, как вы занимались любовью.

Шевцов смотрит внимательно, кажется, в его глазах я вижу вместе с промелькнувшим удивлением и веселье. Только насмешки мне не хватало.

— Яна, я её просто трахал. Никаких занятий любовью. А последним я занимался лишь шесть раз. И все с тобой, — меня бросает в огонь от его откровенных слов. — Хотя, постой. Пять раз, в ванной я всё же тебя трахнул.

Вдох сбивается. Его открытость сражает меня наповал уже не впервые. Лекс не подбирает слов, он говорит что думает, и не знаю, смогу ли я к этому привыкнуть.

Шевцов начинает смеяться открыто и беззлобно, глядя на мою реакцию, но мне сейчас совершенно не смешно.

— Лёш, просто я… — смех обрывается, и Алексей снова смотрит на меня внимательно и серьёзно, — просто я ничего не умею. В сексе. Наверняка, другие девушки были более искусными, они знали, как доставить тебе удовольствие. Я хоть и не особо опытна, но не дура же, понимаю, что дарить наслаждение партнёры должны друг другу. А мы играем в одни ворота.

Замолкаю, резко захлопнув рот. Что ж, кажется я это сказала. Мне казалось, Алексей высмеет меня или просто отмахнётся, но в ответ на мой спич я вижу, что его глаза загораются странным огнём.

— Яна, — сглатывает Алексей и говорит серьёзно, — тебе не нужно лезть из кожи вон, чтобы удивить меня. Я вполне проживу без минета и прочих штук, пока ты не будешь готова. Если вообще будешь. Ты должна хотеть этого. Сама желать, понимаешь?

— А я и хочу. Ты научишь меня?

— Чёрт, Яна! — Лёша запускает пальцы себе в волосы и закрывает глаза. — Ты сведёшь меня с ума.

Я замираю, выжидая. Что я сказала не так?

Спустя пару мгновений Алексей вновь поднимает взгляд на меня, его глаза горят лихорадочным блеском, а меня пробирает дрожь. Когда он смотрит так, то ничего не остаётся от Яны Фоминой. Она исчезает, растворяется, становится тенью. Он сам поставил нам диагноз — одержимость. И был сотню раз прав.