Убийство по Шекспиру - Лариса Соболева

Он закрыл дверь, оставаясь у порога, дружелюбно взглянул на девушку, хотя этот человек — теперь она знала точно — быть добрым не умеет. Ведь это он и Эра Лукьяновна вызывали Анну на ковер и распекали за разврат. При этом оба с удовольствием рылись в чужом белье, не могли скрыть удовлетворения. Анна просто еще молода — двадцать пять лет, чтобы вникнуть в тонкости интриг, но интуиция подсказала: она стала игрушкой в чьих-то руках.

— Ты прошла мимо меня, я думал, заметила, — произнес он и указал на сумки. — Не тяжело? Может, поставишь их?

Аннушка спохватилась, опустила поклажу на пол и вновь подняла растерянные глаза на Юлика. Надо что-то говорить, а что — никак не приходило на ум. Он прошел к столу, оглядывая скромную комнатушку, где не было даже телевизора, сел на стул и еще раз огляделся. Водрузив дипломат на колени, достал белый конверт, аккуратно положил на стол и сказал покровительственным тоном:

— Я принес деньги. Немного, тысячу. Это мой личный вклад. Постараюсь Эру Лукьяновну уговорить, чтоб оплатила расходы на похороны. У тебя есть бокалы?

Анна молчала, соображая, чего он хочет. Не додумалась отказаться от денег, ведь Карина Глебовна уже обещала помочь, а она держит слово. Да и нельзя при Юлике упоминать Гурьевых — воспримет обращение к ним, как личное оскорбление. А он несколько насмешливо изучал ее, спросил:

— Или стаканы? Стаканы есть?

По спине Аннушки пробежал мороз — Юлик достал бутылку аперитива, засмотрелся на этикетку. Потом глаза спрута скользнули по Ане, раздевая, развеселились:

— Ты подумала, что я принес отраву? Давай стаканы, я намерен выпить с тобой.

— Вы же не пьете, — проговорила Анна и с дрожью в коленях направилась к платяному шкафу, где на полках находилась посуда.

— Мда, сплетнями обо мне кишит весь театр, — сокрушенно вздохнул он. — И не только он, слухи успешно распускаются по городу. Ну, что еще обо мне тебе наговорили?

Анна принесла два стакана, хотя пить ей не хотелось, особенно в компании с Юликом, но не придумала, как отказаться. Поставив стаканы, скромно встала у стола, словно это она явилась незваным гостем, а не он. Юлик, наливая аперитив, усмехнулся:

— Садись, в ногах правды нет.

— Ее нигде нет, — подметила Анна, садясь. Она уже догадывалась о причине его прихода, тем не менее напряжение не уменьшилось. Аннушка усиленно думала, что отвечать и как, когда он после прелюдии подойдет к главному.

— Да, ты права, ее нигде нет, — согласился Юлик, сосредоточенно рассматривая дно стакана. — Про меня и Эпоху столько грязных сплетен ходит… обидно иной раз слышать. И хоть бы кто-нибудь задумался, насколько слухи соответствуют действительности? Ты не задумывалась?

— Меня театральная возня не интересует, — сухо сказала Анна.

Два глаза спрута пронизали ее насквозь. Аннушке стало не по себе, словно в чем-то провинилась перед ним. Выдержать взгляд его не получилось, потупилась, слушая голос Юлика:

— Но ведь тебе все равно влили в уши, что Эра моя любовница. Грустно. Потому что ей семьдесят лет, в таком преклонном возрасте нет тяги к сексу. Между нами разница в тридцать лет, я и она на одном матраце — это смешно. Но нет, люди любят копаться в чужом белье, им приятно думать, что кругом разврат. Смешно…

— Зачем вы все это мне говорите? — робко спросила Аннушка.

— А черт его знает, — устало вздохнул Юлик и отпил пару глотков. Только после этого Анна решилась пригубить стакан. — Иногда хочется поделиться… а не с кем.

Он поднялся, Анна тут же вскочила. И вдруг… В первый момент она не поняла, что произошло, лишь успела хватить ртом воздуха, который задержался в верхней части легких, вызвав удушье. Но возможно, удушье вызвал привкус аперитива с сигаретами вперемежку, мокрый клюв спрута и его щупальца, сжимавшие Анну до боли. Этот внезапный порыв, имитирующий дикую страсть, привел ее в смятение, руки и ноги одеревенели, голос пропал. А Юлик продвигался с нею к кровати, толкнул Анну, та, как безвольный тюфяк, упала, не издав ни звука. Очевидно, молчание и покорность Аннушки Юлик воспринял по-своему. В следующий миг навалился сверху, елозил по телу щупальцами, вызывая у Анны омерзение.

— Прошу вас… пожалуйста… — удалось ей выговорить и упереться руками в грудь Юлика, когда он снова вознамерился мокрым клювом впиться в ее губы.

Он запрокинул назад голову, глубоко вдыхал, так сказать, укрощал нечаянно нахлынувшую страсть, затем поднялся:

— Извини, я сорвался.

Юлик прошелся по комнате, остановился у окна; Аня на подоконнике держала косметичку и пафюмерию, повертел в руке флакон с туалетной водой и повторил:

— Извини.

Анна лежала на кровати, словно ее кто приковал. Юлик взял дипломат, направился к двери, а у порога бросил через плечо:

— В связи с непредвиденными обстоятельствами мы срочно берем в работу новую пьесу, уже созвонились с режиссером. Тебя ждет бенефисная роль… До встречи.

Ушел. Анна лежала еще некоторое время, переваривая в уме этот странный визит. Поднявшись, прошлась по комнате, ежась и растирая руками предплечья. На столе остались бутылка аперитива, стаканы. Припомнила мокрые губы, липкие руки… и помчалась в общую ванную комнату чистить зубы.

Яна забросила книги, болтала с Толиком, который старательно развлекал ее:

— Слушай еще. «Дипломат» — дипломатичный мат. «Барбос» — хозяин бара. «Кашалот» — овсянка на аукционе. «Придурок» — охраняющий дурака. Это все я сам придумал. Послать, что ли, в газету? Еще. «Лизоблюд» — проголодавшийся…

Не на все «залипухи» Яна реагировала одинаково, но смеялась, чтобы не обидеть Толика. Вскоре и «залипухи» иссякли, а Степа все не возвращался. Яна, зевая, уставилась в окно. И тут заметила актрису Башмакову с мальчиком лет шести. Они пришли на детскую площадку, мальчик тут же залез на горку, а Нонна села на скамью, достала книгу, но не читала, смотрела в землю. Яна схватила авторучку и учебник, выпрыгнула из машины, сказав:

— Я сейчас.

— Янка, не отходи далеко, а то твой Степа ждать не станет, — предупредил он.

Она отмахнулась, мол, подождет, никуда не денется, и двинула на штурм Башмаковой. Когда Яна рассказывала Микулину о том, как пили лимонад Фердинанд и Луиза, актеров на сцене не было, значит, Башмакова не видела ее в театре. Редкому человеку удается устоять против лести, Яна вооружилась ею:

— Здравствуйте! Вы Башмакова Нонна?

— Да, — подняла та лицо с рассеянным взглядом.

— Ой! — расплылась Яна в восторженной улыбке. — Вы моя любимая артистка. Я вас просто обожаю! (Сработало, лицо Нонны покрылось румянцем удовольствия.) А вы не могли бы дать автограф? Напишите вот здесь, прямо на учебнике, а то у меня ничего больше нет. Буду открывать учебник и вспоминать вас…

Надо полагать, в этом городе редко просят автографы, потому что Нонна воодушевленно засуетилась, взяла авторучку, тут же уронила ее, потом упала книга с ее колен. Она смущенно рассмеялась, извинившись за неловкость. Наконец раскрыла учебник и спросила, приготовившись писать: