Непристойное предложение - Полина Рей

Аверин поднял трубку, прикладывая её к уху, Лев же, устроившийся напротив, просто сложил руки на груди и принялся смотреть куда угодно, только не на отца. Сколько так прошло времени, Олег не знал, но уже начал подумывать о том, чтобы подняться и уйти.

Было ли ему достаточно того, что он просто увидел сына? И нет, и да. Знал, что это будет тяжело, но и иначе не мог. Он так и сидел, прижав трубку к уху и ждал. Смотрел на Льва, но тот никак не реагировал. Вроде и выглядел опрятно, не был исхудавшим или измученным, но было в его облике то, что заставляло поёжиться. И когда уже Олег всё же решился на то, чтобы встать и попросить надзирателей проводить его обратно, губы Льва шевельнулись, а рука потянулась к трубке, расположенной со стороны осуждённого.

– Привет, – первым нарушил молчание Олег, когда Лев взял телефон и приложил к уху.

– Привет, – послышалось усталое через время. – Зачем ты здесь?

Аверин ждал этого вопроса. Был ли к нему готовым? Вряд ли. Ведь сейчас по телу прошла волна озноба, когда приправой к словам, которые произнёс Лев, стало равнодушие. Со стороны сына, разумеется.

– Потому что мне это важно, – наконец выдавил он из себя.

– Тебе это важно, – с нажимом на слово «тебе» проговорил Лев. – Всё как обычно.

Пришлось напомнить себе, что он приехал сюда с определённой целью, хотя, Олег едва сдерживался, чтобы не сказать Льву всё, что он думает по поводу фразы: «Всё как обычно». Будто бы у них было это самое «обычно».

– А тебе неважно? – спросил он через время.

– Ты знаешь, нет. – Лев пожал плечами и прикрыл глаза, под которыми пролегли глубокие синие тени. – С тех пор, как я понял, что у меня жизнь стала полным дерьмом, мне уже ничего не важно.

Вот оно – то, что Олег чувствовал и так. Состояние Льва, которое было видно невооружённым взглядом. Значит, он понимал, что его жизнь – дерьмо, но при этом это понимание не встряхнуло его, не дало каких-то новых ориентиров, а наоборот, стало тем самым последним гвоздем, который забивается в крышку гроба. Только вот сын его мёртвым не был, и мог ещё начать жить совсем другой жизнью.

– А кто виноват в том, что твоя жизнь дерьмо? – тихо спросил Аверин, глядя на Льва внимательно и пытаясь уловить каждый оттенок эмоций, которые бы рано или поздно всё равно проступили бы на его лице.

– Я никого не виню.

– А мне кажется, наоборот. Винишь.

– Ну разве что тех, кому было плевать на меня с самого детства.

– Ты же знаешь, что это не так.

Олег прекрасно понимал, о ком сейчас говорит сын. О нём и Веронике… вот только он сильно сомневался, что вина поделена между обоими родителями верно. Нет, он совсем не снимал с себя ответственности, напротив – то, что с ним случилось, та болезнь, которая выедала его изнутри, и стала единственно верным ответом на вопрос: «Чувствовал ли он себя виноватым?». Но и не желал, чтобы Лёва перекладывал всё только на него.

– Это так. Не стоит говорить мне иного. Если у тебя всё, я хотел бы вернуться обратно в камеру.

– У меня не всё. – Аверин подался к стеклу, которое разделяло его и сына и заговорил быстро, словно опасался, что их могут прервать, а он не успеет высказать и сотой доли того, что его волновало. – Ты знать должен, что я себя изнутри сожрал именно из-за тебя. Потому что не дал тебе всего, что ты заслуживал. А когда понял это, оказалось, что слишком поздно – твоя мать уже сделала из тебя того, кем ты являешься сейчас.

– Не надо о ней так… ты же знаешь – или хорошо, или никак, – угрожающе процедил Лев. А Олег был только рад этому всплеску – значит, не настолько сыну было на всё наплевать.

– Я не стану, но и ты меня во всём не вини.

– Я не виню. Я же сказал, мне сейчас вообще насрать на происходящее.

Аверин откинулся на спинку стула и с силой сжал трубку. До боли в пальцах. И видел, что и Лев точно так же впивается в пластик рукой, словно для него это якорь, за который нужно держаться.

– Ладно, – после паузы проговорил Олег. – Я тогда поеду…

– Уже?

Аверин вдруг застыл, когда услышал это слово. Его сын действительно спрашивал о том, собирается ли отец домой? Ему это было важно?

– Ты хочешь, чтобы я остался? – выдохнул Олег, присаживаясь обратно на стул, с которого встал секундой ранее.

– Я просто не пойму, зачем ты здесь на самом деле.

Вопрос был не в бровь, а в глаз. Зачем сам Олег был здесь на самом деле? И разве он уже не сказал о своей цели Льву?

– Я хочу, чтобы у нас с тобой наладились отношения, – выдохнул Аверин то единственное, что пришло в голову.

– Наладились отношения? Что ты под этим подразумеваешь?

– Тебе будет, куда вернуться после срока.

Олег тут же поморщился от того, как это прозвучало. Сухо и в некотором роде отвратительно. Но как сказать об этом сыну иначе, он не знал.

– Мне некуда возвращаться, потому что я не хочу никуда.

– Как это не хочешь?

– Выходить не хочу.

– Почему?

– Потому что моей матери больше нет, а отцу я никогда был не нужен. А сейчас, после того, что я сделал, и вовсе стал ненавистным.

Лев криво усмехнулся и откинулся на спинку стула. Посмотрел на Аверина волком, и от взгляда этого у Олега всё внутри перевернулось.

Конечно, сын был прав. Он стал тем, кого Олег желал заживо сгноить, но сейчас всё было иначе.

– Ты сделал это не по своей воле, – веско проговорил Аверин, и прежде, чем положить трубку и выйти, добавил: – Если ты не передумаешь, право твоё. Если же твоё мнение изменится – знай, что отец у тебя есть. И ты ему нужен.

Олег ушёл, но ещё долго слышал в памяти голос сына, полный нарочитого равнодушия. Или не нарочитого… в целом было неважно. Важным было то, что он сказал Льву всё, что думал. И что сейчас ему самому стало легче.

Да, он был ответственен за то, каким в итоге стал его сын, но тащить на себе груз несбывшихся надежд уже не собирался. Лев теперь был взрослым человеком, который нёс ответственность за свои действия, и Олег сказал ему, что он его ждёт. Несмотря ни на что.

А выбор… выбор был за самим Львом. И каким он будет, теперь зависело только от него.

Аверин вернулся домой и понял, насколько сильно успел соскучиться по Ульяне, по их щенкам, которые радостно выбежали встречать его, несмотря на поздний час. И по этой жизни – настоящей и полной, насыщенной теми событиями, которые и делали его цельным.

– Так, ну-ка т-с-с-с! – беззлобно зашептал он собакам, которые скакали кругом него, цокая коготками по полу.

Ульяна спала в их комнате, обняв подушку ногами, и Аверин вдруг понял, что ревнует свою жену к этой самой подушке. Он плотно запер дверь в их спальню, прислушался к тому, что происходило за ней и, убедившись, что щенки отправились досыпать до положенного срока, вернулся к Уле.