Империя Дикого леса - Колин Мэлой

— Его зовут Кароль Грод, — сказал медведь. — Думаю, вместе мы могли бы смастерить такую вещь.

Чтобы доставить механика из какой-то отдаленной лачуги Снаружи, послали двух орлов. Губернаторша подивилась, как легко приказать принести себе что угодно, вещь или человека, из одной только прихоти. Демон в груди уже полностью завладел ею, и Александру не интересовал рассказ старика о том, как многие десятилетия его творения — крошечные приспособления из латуни и меди с замысловатыми механизмами внутри, щелкавшими и жужжавшими — поражали и восхищали Внешних детей и взрослых. Но его мастерство затмил дивный мир, который люди нашли на экранах и в компьютерах, механика забыли и забросили, он оказался никем.

Зато теперь у него появилась цель — здесь, в мире, который его племя называло Непроходимой чащей. Что ж, старик и медведь в уединении принялись за работу и начали создавать тело, в котором должна была поселиться душа Алексея. Душа ее сына.

Эсбен ворошил крюками сучья в костре и вдыхал темнеющий лесной воздух. Здесь, в чаще, ночь наступала быстро — высокая стена деревьев рано начинала загораживать садящееся солнце. Где-то вдалеке ухнула сова. Он невольно вздрогнул, потихоньку начиная тревожиться. Они с девочкой расстались уже много часов назад; он ожидал, что она вернется до заката. Кроме того, его слегка беспокоил голод. Он довольно быстро съел все, что они припасли в сумке; что и говорить, его аппетит порой выкидывал такие шутки. А Прю обещала, что принесет еще еды — она ведь обещала, не правда ли?

Он перевернул одну из догоравших веток, от которой тут же разлетелись искры, и воткнул крюки в свежее поленце, лежащее рядом с костром. Ему подумалось, если уж он и годится теперь на что-нибудь, так это на то, чтобы поддерживать костер. Крюки для этого подходят как нельзя лучше: если ему вдруг придется остаток жизни добывать пропитание, поддерживая костры, у него получится отлично. Сколько уже прошло… тринадцать лет, верно? С тех пор, как его грубо лишили лап — скальпель хирурга расправился с ними за какие-то пять минут. Глядя в огонь, он слегка поморщился от накатившего воспоминания о боли. Обжигающей боли.

Внезапный шум заставил его вздрогнуть: где-то за границей света раздался шорох.

— Кто там? — крикнул он. Ответа не последовало. Шорох прекратился. Эсбен поправил вязаную шапочку и слегка рыкнул, сердясь на невидимку за то, что нарушил его покой. — Ладно, — сказал он темноте. — Ну и не показывайся.

Наверное, белка. Главное, чтобы не шпион из усадьбы — какой-нибудь сторонник прежнего режима, который мог бы поймать его и обвинить в нарушении условий приговора. Его сослали в самый дальний уголок Подлесья — подразумевалось, что он уже должен быть мертв. Хотя Прю уверяла, что ему ничего не грозит и что все ответственные за его увечья и изгнание давно сгинули, снесенные лавиной революции, Эсбен все никак не мог побороть остаточный страх быть брошенным обратно во тьму. Или еще похуже. Наверняка, увидев, что он пережил самую ужасающую жестокость, какую их мозг только мог придумать, они захотят попробовать что-нибудь посерьезнее. От этой мысли он снова вздрогнул.

Из лесной чащи до несчастного медведя донесся новый звук, на этот раз более громкий и совершенно неописуемый; он был одновременно воздушный и водянистый, если так вообще можно сказать о звуке. Он напоминал свирепый боевой клич какого-нибудь ужасного чудища, пожалуй, со склизкими щупальцами кальмара и головой совы. Звук раздался снова: странное булькающее «У-ХУ-У-У!». Быть может, это был призрак какого-нибудь утопленника: его приманило к Эсбену тепло костра, у которого бродячий дух надеялся высушить свои сырые, покрытые мхом одеяния.

— Кто т-т-там? — выдавил Эсбен и уставился в темноту, подняв крюки в оборонительном жесте.

После недолгого молчания из чащи раздалось:

— А, забейте.

Это, несомненно, был голос Прю.

Увидев, как девочка шагнула в круг света, медведь вздохнул с облегчением. Прю раздраженно уперла руки в бока и пожаловалась:

— Я не умею свистеть. Я забыла.

Ведь и вправду, они же договорились использовать этот сигнал, возвращаясь друг к другу.

Медведь улыбнулся.

— Ничего, — сказал он. — Нужно только потренироваться.

За спиной девочки возникли два незнакомца: низенький барсук и неуклюжий здоровяк с пышной рыжей бородой.

— Это Нил, вы уже знакомы, — представила Прю барсука. — А это Чарли. Они будут нам помогать.

— Как поживаете? — сказал Эсбен.

— Спасибо, замечательно, — ответил Чарли. — Отличный костер тут у вас.

— В общем-то, у нас есть пара минут, — сказала Прю. — Если хотите передохнуть. День вышел долгим.

— Что там было? — спросил медведь.

Бородач Чарли, не дав Прю раскрыть рта, с энтузиазмом заговорил:

— О, вы бы глазам своим не поверили, если б там оказались. Что за славное возвращение! Дева на велосипеде снова переступает порог усадьбы. Я внукам своим про это буду рассказывать.

— Ну, хватит, — смутилась Прю. Свет костра осветил ее покрасневшие щеки.

— Это правда! — продолжал Чарли. — Было на что поглядеть. Даже халифов оторопь взяла, когда она явилась.

— Чарли — фанат революции, — пояснила Прю. Опомнившись, она стряхнула с плеча сумку, которая со стуком грохнулась на землю. — Я вам принесла еще еды. Чуть-чуть сухофруктов и немного хлеба. А еще вяленое мясо и консервы. Больше ничего не удалось прихватить.

— Этого вполне хватит, благодарю, — сказал Эсбен, с легкостью вскрыл одну из банок с тушенкой и принялся упихивать ее розовое содержимое в рот. — Как все прошло? — осведомился он, жуя.

— Наверное, как и можно было ожидать.

— И что, твое возвращение много шуму наделало?

Не успела Прю ответить, как в разговор снова встрял Чарли:

— Вы представить себе не мо…

Прю отмахнулась от него.

— Поначалу — да, — сказала она. — Но потом все пошло как-то не так. Оказывается, многим очень не нравится идея воскрешать Алексея.

— А разве я не предупреждал? — спросил Эсбен, по очереди глядя на всех сидящих у костра. — Я ведь предупреждал. Я говорил, что будет непросто. Даже сам Алексей от этой идеи не в восторге. В конце концов, он вытащил главное колесо, как только узнал, что его воскресили. Я раньше говорил и скажу это снова: даже у меня есть кое-какие сомнения по поводу этичности того, что мы собираемся сделать.

— Может, вы и правы, — согласилась Прю. — Но я все равно не могу забыть о том, что говорило Древо. У него должна была иметься причина.