Цена счастья - Кэтрин Куксон

— Мама, ради Бога, послушай! Я не в том состоянии, чтобы просить ее выйти за меня замуж! Даже если что-то изменится, я все равно этого не сделаю. Не смогу! Даже если врачи сделают так, что своим видом я не буду больше пугать детей, внутри я буду чувствовать себя уродом... Я благодарю Бога за то, что мы стали друзьями, что можем общаться, разговаривать... Когда ее нет, я знаю, что всегда могу позвонить ей, а когда она снова приедет, мы будем продолжать радоваться ее обществу. Но на этом все, мама! Ты хочешь невозможного. Смешно думать, что я когда-нибудь смогу сделать предложение такой девушке. Господи, да никогда!..

В наступившей тишине, опасаясь, что пол предательски скрипнет, Лиззи на цыпочках отошла от двери и вернулась обратно. Чуть погодя в холле появилась миссис Боунфорд. Взглянув на Лиззи, она заторопилась ей навстречу.

— Что с тобой, дорогая? Тебе плохо? Ты такая бледная!

— Я... — Лиззи не знала, что ответить.

— Может, тебе лучше не ехать сегодня?

— Нет, — решительно сказала Лиззи. — Я должна!

— Тогда пойдем, дорогая, тебе надо подкрепиться, дорога будет нелегкой.

Лиззи едва проглотила кусок, и тот факт, что она сидела, не поднимая головы, и произносила только «да», «нет» и. «спасибо», был расценен как сильная обеспокоенность здоровьем матери. Чуть позже Лиззи зашла на кухню, чтобы сказать несколько теплых слов Филлис и Мэри. А прощаясь с Эдит и Джеймсом, едва удержалась от слез. Было заметно, что родители Ричарда искренне были огорчены тем, что ей так неожиданно пришлось прервать свой визит, и выражали надежду, что она приедет к ним снова. А Эдит намекнула, что было бы неплохо сделать это зимой, потому что в это время года здесь очень красиво. Лиззи смущенно улыбнулась и сказала, что не очень хорошо переносит холод, на что Джеймс заявил, что для Лиззи он велит разжечь костры в каждой комнате...

По пути на вокзал они с Ричардом говорили мало. Дорога была плохая, и пару раз грузовик едва не съехал в канаву. Ричард то и дело извинялся, говоря, что он больше привык управлять лошадью и двуколкой. Когда пересекли черту города, дорога стала лучше. Лиззи устало вздохнула, монотонная тряска в грузовике порядком измотала ее.

Из здания вокзала она позвонила домой. На этот раз ответила Мэг:

— О, это ты, милочка? Наконец-то! Ты уже едешь? Хорошо! Берта будет очень рада видеть тебя. Вот тут Джефф хочет поговорить с тобой.

— Ты уже выезжаешь? — раздался в трубке сердитый голос.

— Да, — ответила Лиззи, — только это обычный поезд, не экспресс, поэтому я не знаю, когда он прибудет в Дурхем, скорее всего часа в два-три ночи.

— Я позвоню диспетчеру и встречу тебя на вокзале.

— Спасибо, Джефф. Как ма?

— Плохо. Совсем плохо.

— О! Джефф, я скоро приеду!

— Хорошо, Лиззи, мы ждем...

Она повесила трубку и оглянулась. Ричард торопливо шел по платформе, зажав в руке билет.

— Тебе повезло, поезд отходит в девять тридцать, — сказал он и подхватил ее чемодан. — Пошли, уже идет посадка.

Вагоны были битком набиты пассажирами. Они прошли в конец поезда.

— Когда поднимешься, — напутствовал Ричард, — не стой, а лучше сядь на свой чемодан в коридоре. Бог даст, кто-нибудь догадается уступить тебе место. — Он открыл дверь вагона и, затолкав внутрь чемодан, снова повернулся к Лиззи. — Очень жаль, что тебе пришлось так внезапно уехать... Обязательно позвони, когда окажешься дома.

— Хорошо, Ричард, обязательно позвоню.

— Лиззи, это были чудесные дни для меня...

— Для меня тоже, Ричард.

— Ты приедешь еще?

— Конечно! — с трудом смогла выговорить она, а в ушах все еще звучали его слова: «Я никогда не попрошу ее выйти за меня замуж!» Значит, так тому и быть...

Выйти замуж за Ричарда! У нее и в мыслях ничего подобного не было. Но разве она не догадывалась о том, что он... что он неравнодушен к ней? Догадывалась. Но он сам сказал, что никогда...

Лиззи протянула руку:

— Я, пожалуй, пойду. До свидания, Ричард. И спасибо тебе! — Она потянулась к нему и быстро коснулась губами его щеки.

Это было простым проявлением благодарности за его теплоту. У Лиззи болезненно сжалось сердце, она знала, что ничего большего от нее Ричард не ожидает — свобода с привкусом горечи...

Ричард подождал, пока Лиззи поднимется в вагон, закрыл за ней дверь и одними губами прошептал:

— Счастливо тебе, Лиззи!

Он не двинулся с места, когда поезд тронулся, и его высокая фигура вскоре слилась с вечерним сумраком.

Дорога была ужасной. Коридор был забит стоящими людьми. Место ей никто не уступил. Она выглядела обычной усталой женщиной, способной пережить быстротечные неудобства поездки, как и все остальные.

В Ньюкасле стало немного свободнее. Она смогла наконец найти место и до самого Дурхема сидела между двумя похрапывающими солдатами, вдыхая смесь паров виски и пива.

Когда поезд прибыл в Дурхем, уже начинало светать. Она буквально вывалилась из вагона и, если бы крепкие руки Джеффа не подхватили ее, упала бы на перрон.

Джефф принял у Лиззи чемодан и, взяв ее под руку, повел к выходу. Спустившись на привокзальную площадь, Лиззи остановилась и, с трудом переведя дух, спросила:

— Как она?

Джефф посмотрел на Лиззи красными от бессонной ночи глазами.

— Мама умерла сегодня в половине второго...

Прошло два месяца с того дня, как похоронили Берту. Казалось, ее смерть изменила всех и каждого в доме, но особенно это было заметно по Джону. «Потерянная душа» — эти слова как нельзя точнее подходили к нему. Он по-прежнему уходил утром на работу, возвращался, чтобы пообедать, снова уходил и в половине шестого уже сидел в гостиной, глядя всегда в одну и ту же точку — на пианино, как будто Берта все еще сидела за инструментом.

Иногда он разговаривал, по большей части с Джеффом, но почти всегда о войне. Обстановка начала меняться, в основном благодаря американским эсминцам, которые, как писали газеты, меньше чем за год отправили на дно полсотни немецких субмарин.

Когда Джон говорил о войне, казалось, что он и в самом деле интересуется тем, что происходит на фронте, но все дома знали, что он просто повторяет те заголовки из газет, которые прочитал утром. Потерянный человек, вот кем он стал. Берта всегда была его опорой, и теперь этой опоры не стало. Джон как будто снова вернулся в годы своей юности, когда целиком полагался на своего старшего брата, и его единственным в жизни самостоятельным решением в жизни стала женитьба на Берте. Сейчас Берты не было рядом, остался лишь образ, который всплывал в памяти Джона, когда он смотрел на пианино...