Лед - Бернар Миньер

— Ты? Бегаешь?

— Это моя первая пробежка, — раздраженно отозвался Сервас.

Он догадывался, что Эсперандье улыбается, может, и Шарлен смеется, лежа у него под боком. Наверное, они всегда подтрунивают над его холостяцкими замашками, когда остаются наедине. Но в одном он был уверен: Эсперандье им восхищается. Когда Сервас согласился стать крестным отцом его будущего ребенка, он был ужасно горд.

Мартен дошел до своей машины, косо припаркованной на бульваре Дилон. Парковочный разделитель казался гвоздем, торчащим у нее из бока. Добравшись до дома, Сервас принял душ, побрился и переоделся, потом двинулся в пригород к Эсперандье.

Дом заместителя представлял собой уютный особнячок с неогороженной лужайкой перед фасадом и с полукруглой асфальтированной дорожкой, ведущей, на американский манер, сразу в гараж и к входной двери. Сосед, взобравшись на лестницу, пристраивал на крыше Санта-Клауса. На улице играли в мяч ребятишки. Пробежала трусцой пожилая пара лет пятидесяти, оба высокие и худые, в облегающих спортивных костюмах. Сервас выбрался из машины, прошел по дорожке и позвонил.

Повернув голову, он следил глазами за опасными действиями соседа, который, стоя на последней ступеньке, воевал с фигурой Санта-Клауса и гирляндами.

Когда же Сервас снова взглянул на дом Эсперандье, то невольно вздрогнул. Перед ним стояла Шарлен. Она бесшумно открыла дверь и теперь улыбалась ему с порога. На ней был жилет с капюшоном, светлый джемпер, под которым виднелась лиловая маечка, и джинсы для беременных. От округлившегося живота над босыми ногами просто глаз невозможно было отвести, как и от милого, выразительного лица. Все в Шарлен Эсперандье дышало одухотворенной, легкой утонченностью. Беременность ее ни капельки не портила, мягкий юмор и артистическая окрыленность остались при ней. Шарлен руководила художественной галереей в центре Тулузы. Серваса приглашали на вернисажи, и он любовался странными, а порой чарующими работами, развешанными на белых стенах.

На миг он застыл на месте, потом улыбнулся в ответ, скромно отдавая должное ее красоте.

— Заходи. Венсан сейчас будет готов. Кофе хочешь?

Он вдруг вспомнил, что еще ничего не ел, и пошел за ней на кухню.

— Венсан говорит, что ты занялся спортом, — сказала она, ставя перед ним чашку.

От него не укрылась улыбка в ее голосе. Шарлен умела разрядить атмосферу, и он был ей за это признателен.

— Попытался. Надо сказать, не очень удачно.

— А ты не сдавайся, продолжай.

— Labor omnia vincit improbus. Труд усмирит любого нахала, — перевел он, покачав головой.

— Венсан говорит, ты часто прибегаешь к латинским цитатам. — Она улыбнулась.

— Это такая маленькая уловка, чтобы привлечь к себе внимание в нужный момент.

Однажды он попытался рассказать ей об отце. Сервас никогда ни с кем об этом не говорил, но если кому и мог довериться, то только ей. Он почувствовал это с первого вечера, когда она подвергла его настоящему допросу, только мягкому и дружескому.

Шарлен одобрительно покачала головой и заявила:

— Венсан от тебя в восторге. Иногда мне кажется, что он стремится тебе подражать, отвечать так, как говорил бы ты, поступать по-твоему, с его точки зрения. Я сначала не понимала, откуда эти перемены, а потом посмотрела на тебя и сообразила.

— Надеюсь, он подражает только хорошему.

— Я тоже.

Он помолчал. В этот момент в кухню ворвался Эсперандье, на ходу натягивая серебристую куртку, которая Сервасу показалась не соответствующей обстоятельствам.

— Я готов! — Он положил руку на круглый живот жены. — Береги вас обоих.

— Какой уже срок? — спросил Сервас, когда они сели в машину.

— Семь месяцев. Так что готовься, скоро станешь крестным. Расскажешь в двух словах, что там случилось?

Сервас изложил то немногое, что знал сам.

Спустя полтора часа они с Эсперандье уже ставили автомобиль в Сен-Мартене на парковке возле супермаркета, забитой машинами жандармерии, велосипедами, мотоциклами и зеваками. Непонятно как, но информация откуда-то просочилась. Туман немного рассеялся и теперь лежал полупрозрачной многослойной пеленой: все было видно как сквозь запотевшее стекло. Сервас заметил машины прессы и регионального телевидения. Журналисты и любопытные сгрудились внизу у бетонного парапета, дальше на мост их не пускала желтая лента заграждения. Сервас предъявил свое удостоверение и прошел за ленту. Регулировщик указал на тропу. Вся суматоха осталась позади, и они молча стали подниматься по дорожке, которая забирала все круче. До первых поворотов им на дороге никто не попался. Туман густел по мере подъема, был холодный и сырой, как намокшая перчатка.

На полдороге Сервас почувствовал колющую боль в боку и остановился, чтобы перевести дыхание перед последним поворотом. Подняв голову, он различил над собой силуэты, снующие в тумане, и большое пятно белого света, словно наверху сияли все фары грузовика.

Последнюю сотню метров Сервас преодолел с мыслью о том, что убийца хорошо продумал мизансцену. Как и в первый раз.

Он ничего не делает наудачу.

Он хорошо знает местность.

Что-то тут не клеится. Неужели Гиртман бывал здесь перед тем, как его поместили в институт? Как могло случиться, что он знал это место? Сколько вопросов, и на все надо ответить! Он вспомнил первую мысль, которая пришла ему в голову, когда позвонила д’Юмьер. Не может быть, чтобы и на этот раз Гиртман вышел из института. Но тогда кто же убил человека на мосту?

Сквозь туман Сервас разглядел капитана Циглер и Майяра. Ирен о чем-то увлеченно говорила с маленьким загорелым человечком с львиной гривой седых волос. Сервас его уже где-то видел и вдруг вспомнил. Это Шаперон, мэр Сен-Мартена, он был тогда на электростанции. Сказав еще несколько слов мэру, Циглер направилась к ним. Он представил ей Эсперандье, и она показала на металлический мостик, под которым висел человек в белом электрическом свете.

— Это ужасно! — крикнула Ирен, стараясь перекрыть шум потока.

— Кто его обнаружил? — громко спросил Сервас.

Она махнула рукой в сторону сидящего на камне человека в оранжевом пончо и объяснила, как было дело. Парень совершал утреннюю пробежку и обнаружил тело под мостом. Капитан Майяр оцепил место и конфисковал мобильник у единственного свидетеля, но информация, несмотря ни на что, все-таки проникла в прессу.

— Что здесь делает мэр? — полюбопытствовал Сервас.

— Мы попросили его приехать, чтобы опознать тело, поскольку речь идет об одном из местных жителей. Может быть, прессу информировал именно мэр. Политикам всегда нужны журналисты, даже самым мелким. — Циглер повернулась и отошла к месту преступления. — Потерпевшего уже опознали. По словам мэра и Майяра, это, скорее всего, некто Гримм, аптекарь в Сен-Мартене. Майяр сказал, что утром в жандармерию позвонила его жена и заявила, что он пропал.