Алиенист - Калеб Карр

– Тогда, может, я взгляну на ту комнату, куда ты пускал Джор… Глорию? Чтоб я понял, что ты чистый?

Эллисон вздохнул и откинулся на стойку бара.

– Не искушай судьбу, Мур.

– Пять минут, – ответил я.

Он подумал и кивнул:

– Пять минут. Но ни с кем не разговаривать. Третья дверь налево. – Я двинулся к лестнице. – Эй? – Я обернулся, и он протянул мне пиво. – И не злоупотребляй моим гостеприимством, приятель.

Я кивнул, взял пиво и стал проталкиваться через толпу к лестнице в конце зала. Несколько мальчиков, завидев мой вечерний костюм и почувствовав запах денег, попытались было ко мне подойти. Они предлагали все мыслимые и немыслимые услуги, некоторые норовили неуклюже обнять меня или ухватить за бедро. Но я, крепко стиснув бумажник, старался держаться курса к лестнице, не особо вслушиваясь в их отвратительные предложения. Когда я проходил мимо сцены, гундосый певец – пожилой толстяк с густо напудренным лицом, накрашенными губами и в цилиндре – повторял рефрен:

Ах, ничего не позабыто,

Но не простит отец сердитый,

И мой портрет останется висеть лицом к стене!

На лестнице оказалось темно, но света из зала все же хватало, чтобы разглядеть, куда я ступаю. Старая выцветшая краска слезала со стен лохмотьями, а когда я занес ногу над первой ступенькой, позади меня кто-то хрипло крякнул. Вглядевшись в темный угол лестничной клетки, я различил смутный силуэт юноши: лицом он уткнулся в стену, а мужчина постарше прижимался к его нагой спине. Содрогнувшись и чуть не упав, я отвернулся и поспешил вверх по лестнице, а остановился только на втором этаже – и то лишь для того, чтобы отхлебнуть пива.

Немного успокоившись, я уже начал было сомневаться в мудрости своего предприятия, но передо мной уже была третья дверь слева, из тонких досок, как и все двери здесь. Я взялся за ручку, но прежде решил постучать. К моему удивлению, отозвался мальчишеский голос:

– Кто там?

Я осторожно распахнул дверь. В комнате стояли только ветхая кровать и тумбочка подле. Краска на стенах, некогда красная, а теперь побуревшая, в углах уже облезла. Маленькое окно выходило в глухую кирпичную стену дома напротив, а внизу лежал узкий темный переулок.

На кровати сидел мальчик с волосами соломенного цвета; на вид ему было лет пятнадцать, а лицо его было накрашено так же, как у Джорджио Санторелли в ту роковую ночь. На нем была льняная сорочка с кружевными манжетами и воротничком и что-то вроде театрального трико. Тушь под глазами размазана – похоже, он плакал.

– Я сейчас не работаю, – сказал он, старательно переходя на фальцет. – Не могли бы вы зайти через час или около того?

– Все в порядке, – ответил я, – я не…

– Я же сказала, что не работаю! – заорал мальчик, забыв о фальцете. – Да господи, убирайтесь вон, вы что, не видите, что мне плохо?

Он залился слезами, закрыв ладонями лицо, а я столбом остановился в дверях, вдруг заметив, как в этой комнате жарко. Несколько минут я молча смотрел на него, потом меня словно осенило:

– Ты знал Глорию!

Мальчик шмыгнул носом и осторожно вытер слезы у накрашенных ресниц.

– Да, я знала ее. О, мое лицо… Прошу вас, уходите.

– Нет, ты не понимаешь. Я пытаюсь найти его… то есть ее – убийцу.

Мальчик грустно посмотрел на меня.

– Вы фараон?

– Нет, репортер.

– Репортер? – Он посмотрел в пол, еще раз попытался вытереть слезы и вдруг суховато хмыкнул. – Ну, в таком случае у меня для вас есть чертовски занимательная история. – С потерянным видом он уставился в окно. – Кого бы они там ни нашли на мосту, вряд ли это была Глория.

– Не Глория? – От жары мне захотелось пить и я снова отхлебнул пива. – Почему ты так думаешь?

– Потому что Глория не выходила из этой комнаты.

– Не выходила… – Тут до меня дошло, что я слишком долго «держусь на ногах» и теперь не поспеваю за ходом его мысли. – Ты о чем?

– Я вам скажу, о чем я. Той ночью я была в коридоре, снаружи, с клиентом. Я видела, как Глория сюда зашла. Одна. Я провела снаружи почти целый час, а ее дверь ни разу не открылась. Я думала, она спит. Клиент ушел, купив мне выпивки, – полную цену за Салли ему платить не хотелось. А Салли – это я. Салли дорогая, а он не рассчитал своих возможностей. Так что я простояла снаружи еще добрых полчаса, дожидаясь следующего. Работать в зале не хотелось. А потом одна девочка прибегает и кричит: фараоны сказали ей, что нашли Глорию мертвой в центре. Я сразу же сюда, но тут ее действительно не было. И при этом она не выходила из комнаты.

– Так… – Я изо всех сил попробовал собраться с мыслями. – Значит, окно.

На пути к нему я споткнулся – похоже, мне и впрямь не мешало бы выспаться. Окно тяжко заскрипело, открываясь, я высунул голову наружу, но свежий воздух все равно был каким-то несвежим.

– Окно? – услышал я голос Салли. – Как? Улетела, что ли? Здесь высоко, а у Глории не было ни лестницы, ни веревки, ничего. И потом, я спрашивала у девочки, работавшей у переулка, и она Глорию не видела.

Стена под окном действительно оказалась отвесной – вряд ли это был подходящий путь бегства. А до крыши оставалось еще два этажа сплошной кирпичной стены, даже зацепиться не за что – никаких пожарных лестниц. Я влез назад, закрыв за собой окно.

– Тогда… – сказал я, – тогда…

Тут меня качнуло и я упал на кровать. Салли взвизгнула, затем взвизгнула опять, не сводя глаз с дверного проема. С трудом проследив за ее взглядом, я обнаружил там Эллисона, Бритву Райли и еще пару любимчиков Вышибалы. Райли достал свое лезвие и медленно водил им по раскрытой ладони. Несмотря на мутящийся рассудок, до меня все же дошло, что эти ублюдки подсыпали в мое пиво хлораль. И слишком много.

– А я ведь просил тебя, Мур, не болтай ни с кем, – обратился ко мне Эллисон и повернулся к юношам: – Ну что, девочки? А он симпатичный, правда? Кто хочет поразвлечься с репортером?

Двое молодых накрашенных мужчин прыгнули на кровать и стали срывать с меня одежду. Я успел лишь приподняться на локтях, когда ко мне подскочил Райли и врезал мне по челюсти. Падая, я услышал, как певец внизу затянул: «Ты сделал меня тем, чем я в итоге стала, надеюсь, ты дово-о-о-о…» – но тут двое надо мной сцепились друг с другом за мой бумажник и штаны, а Райли принялся связывать мне руки.

Сознание мое быстро улетало, но прежде, чем расстаться с ним, я вроде бы разглядел, как в комнату лютым волчонком ворвался Стиви Таггерт. Он размахивал перед собой длинной палкой, утыканной ржавыми гвоздями…

Мой наркотический бред наводняли дикие создания – наполовину люди, наполовину животные: они носились в воздухе и сползали по высокой каменной стене, с коей я взирал на них в отчаянии, не в силах спуститься на землю. В какой-то момент первобытный ландшафт вокруг стены раскололо землетрясение, заговорившее со мной голосом Крайцлера, после чего созданий в моем бреду на порядок прибавилось, а желание оказаться внизу стало отчаянно навязчивым. Сознание, наконец обволокшее меня, принесло мало облегчения, ибо я понятия не имел, где нахожусь. Голова была замечательно ясной, из чего следовал вывод, что я проспал немало часов; но просторная светлая комната вокруг была мне совершенно незнакома. Тут и там в ней размещались и канцелярские столы, и прекрасная итальянская мебель, и сам по себе этот абсурдный покой мог идеально подходить для очередного бредового сна. Арочные окна в стиле готического Возрождения придавали апартаментам вид отчасти монастырский, хотя обширность пространства при этом наводила на мысль скорее о бродвейской потогонной мастерской. Мне просто не терпелось осмотреть это место внимательнее, и я попробовал подняться, но чуть не рухнул в обморок. Звать на помощь было некого, так что мне оставалось лишь изучать странное помещение, лежа на спине. Лежал я на каком-то диване – скорее всего, начала века. Его зеленая с серебром обивка гармонировала с несколькими стульями, софой и широким креслом неподалеку. На инкрустированном обеденном столе красного дерева красовался серебряный канделябр, рядом стояла ремингтоновская печатная машинка. Эту нарочитую эклектику дополняли украшения на стенах: напротив моего дивана масляный пейзаж Флоренции в роскошно-богатой раме соседствовал с невменяемых размеров картой Манхэттена, украшенной несколькими булавками. На другой стене висела большая грифельная доска, девственно чистая, а перед этим пятном тьмы возвышался самый солидный из пяти конторских столов, которые вместе образовывали своеобразное кольцо по периметру комнаты. С потолка свисали огромные вентиляторы, а пол в центре устилали два дорогих персидских ковра со сложными узорами.