Гардемарины. Закон парности - Нина Соротокина

Однако мы уже приехали. Была глубокая ночь. Отворились кованые ворота, и хромой монах в надвинутом на глаза капюшоне, с зажженным фонарем в руках приковылял к карете. Узнав Сакромозо, он зашептал слова приветствия или молитвы, а может, и вовсе проговорил пароль, из которого сидящий на козлах кучер, как ни напрягал слух, не понял ни слова.

— Накорми лошадей да устрой моего кучера. Что отец-настоятель?

— Здоровы, слава Всевышнему.

Тяжело ступая затекшими ногами, Сакромозо пошел по мощеной дорожке в глубь двора, где над узким порталом горел фонарь. Там размещалась монастырская гостиница.

Мы забыли упомянуть, что Сакромозо был мистиком.

О, сколь противоречива человеческая натура! XVIII век, вошедший в историю как век Просвещения: энциклопедисты, Вольтер, Руссо, точное знание, принципы трезвости, полезности, здравого смысла и насмешки над суеверием и излишней чувствительностью. Немецкий философ Христиан Вольф считал «деятельность чувств низшей способностью познаний», а превыше всего ставил законы логики. Но то, от чего предохраняли и с чем боролись адепты идей просвещения, расцвело в XVIII веке пышным и вольным цветом, как сорняк на забытой пашне. Чувствительность переходила в экзальтацию, религиозность подменялась самым низкопробным суеверием и мистицизмом. Современники сами говорили о себе с насмешкой, не понимая, как могут мирно сосуществовать столь полярные мнения. Одна из берлинских газет писала с грустью: «мы с трудом достигли вершины разума и убедились, что не все предметы доступны нашему пониманию. Недовольные сим положением, мы бросились в глубочайшую пучину суеверий и ищем новых открытий в мраке средневековья и схоластической философии».

Все вышесказанное имеет прямое отношение к рыцарю Мальтийского ордена ионнитов маркизу Эгюсту Сакромозо. Впрочем, мы не будем углубляться в подробности его происхождения, они покрыты мраком. Неизвестно даже, фамилия это или псевдоним. Говорили, что он француз, другие склонялись к тому, что он испанец, были люди, которые причисляли его к племени басков, что уж совсем вздор. Одно то точно, немцем он никогда не был и на службу к Фридриху попал случайно[12]. К 58-му году, когда он верой и правдой зарабатывал в своем банке деньги на войну, отношения его с мальтийцами сильно охладились и держались на том, что Сакромозо иногда выполнял роль посредника между Орденом и королем Пруссии.

Сакромозо отошел от задач и деятельности Мальтийского ордена. Еще в России он намекал кой-кому, что дела Мальты бесперспективны, что Европа уже не заинтересована в Ордене, как раньше. Да и от каких пиратов защищать склочный материк, если корсары исчезли, пираты повымерли и Мадагаскарская их республика переживает тяжелые дни. Сакромозо разочаровался в рыцарстве и воспылал верой в идею креста и розы, в шестиверхую звезду и мистерии вольных каменщиков. В словах этих есть определенная неточность. Первоначальный орден любви и братства со временем оброс такими мифами, что зачастую трудно отделить масонов от ионнитов, последних от мальтийцев, мальтийцев от тамплиеров, а всех вместе от розенкрейцеров[13].

Масонство в Германию пришло из Шотландии. Первые немецкие масоны ездили на заседания своих лож через Ла-Манш. Но скоро английский мастер разрешил открыть в Гамбурге постоянную ложу, которая носила впоследствии имя «Авесалом». Первоначально в нее входило одиннадцать «немецких господ и добрых братьев».

Привлечение в ложу Фридриха было большой победой вольных каменщиков. Это случилось в 1738 году, будущий король был тогда еще кронпринцем. Поначалу Фридрих был очень активен, он даже основал в собственном замке в Ренсберге масонскую ложу и принял звание гроссмейстера. Его примеру последовала знать, но, став королем, Фридрих охладел к масонству — либо делом заниматься, либо в мистические бирюльки играть. И какое, к черту, нужно ему вольное братство, если самое интересное в мире дело — война. Однако масоны Европы все равно относились к нему как к своему. Война раздувает любое мистическое пламя, и на полях сражений быть масоном считалось признаком хорошего тона, товаром качества.

Как уже говорилось, первоначально масонство вовсе не было носителем сакральных тайн. Орден был открыт для всех, кто жаждал самоусовершенствования, братской любви и внутренней свободы, но Сакромозо попал в ложу именно влекомый тайной. Его чрезвычайно занимали обряды, символы, масонские ковры с вышитым отверстым гробом, символические циркули и наугольники приятно волновали душу.

А настоящими носителями тайн были именно розенкрейцеры, заявившие о сем как о ветви масонства. Их тайна была связана с древними ессеями, александрийскими гностиками и легендарным Гермесом Трисмегистом — отцом египетского оккультизма. Со всей страстью скучающий Сакромозо бросился на поиски истины. Это сейчас просто, возьми хорошую энциклопедию и читай про катаров, тамплиеров, изумрудную скрижаль, хиромантию и символы Таро, а в век Просвещения все это было за семью печатями, собирать надо было по крохам.

Но тайна, полученная из живых рук, особенно волнует. Да осилит дорогу идущий!

Сакромозо взволнованно читал древний трактат Трисмегиста: «Смерть есть наше освобождение из 3 материи. Тело есть куколка (кроизолинда), которая открывается, когда мы созрели для более высокой жизни. При смерти наш дух выходит из тела, как аромат из семени цветка». Древние тексты были убедительны, и, конечно, он им верил, что не мешало ему обращаться с собственной телесной оболочкой с возвышенной бережливостью. Сакромозо был истинным сыном своего века. При внешней смелости он панически боялся умереть, самые мысли о смерти он прятал от себя так тщательно, словно обладал даром бессмертия.

Ему очень по нутру пришлась масонская мудрость: де, истинный масон умрет не прежде, чем утомится от жизни и сам возжелает смерти.

В руки к Сакромозо попал розенкрейцерский трактат, где подробно объяснялось, как приготовить «утрим и тумим» — вещество, с помощью которого можно разговаривать с духами и потусторонним миром, но ему и в голову не пришло заняться этим практически. Но красота рецепта его поразила: берешь сосуд, в нем смешиваешь майскую росу, собранную в полнолуние, две части мужской и женской крови от чистых целомудренных людей. В этот же сосуд надо было добавить «один гран тинктуры из анимального царства», то есть животного. Согласитесь, это волнует.

Конечно, он читал пастора Рихтера «Теорико-практическая теофилософия — истинное и совершенное приготовление философского камня братства ордена Злато-розового креста», но при этом получал золото не в тигле алхимика, а в конторе, которая называется банк. Словом, наш герой был очень практической натурой, он был умен, образован, иногда циничен, жизнь любил страстно, зачем же нужны ему были оккультные масонские сумерки? Бог весть… Творец бывает не только добр или коварен, иногда он шутит шутки. Эти шутки и сослужили Сакромозо плохую службу, но об этом впереди, а пока вернемся к сюжету.