Британская империя. Разделяй и властвуй! - Джон Роберт Сили

Уроки времени учат равно всех. Но должна же история, если она имеет какую-нибудь ценность, хотя до некоторой степени предугадывать уроки времени. Мы все, без сомнения, задним умом крепки, но история для того и изучается, чтобы, по возможности, предвидеть события. Почему же нам не составить теперь мнения о дальнейшей судьбе английских колоний и индийской империи? Судьба эта, мы можем быть в этом уверены, не будет произвольна. Она явится как результат действия тех законов, открытие которых составляет предмет политической науки. Когда события совершатся, это обнаружится вполне ясно; тогда для всех будет более или менее очевидно, что то, что случилось, не могло не случиться. Если это так, то люди, изучающие политическую науку, должны предвидеть, по крайней мере, в общих очертаниях, события, пока они еще скрыты будущим.

Не бросают ли подобные размышления новый свет на недавнюю историю Англии? Я показал вам, какой вступала Англия в конце шестнадцатого столетия на новый для нее путь; я проследил стадии ее движения по этому пути в семнадцатом столетии и те поразительные результаты, которые сказались в восемнадцатом. Я указал на то, что и современное ее положение провизорно и должно в скором времени подвергнуться значительному превращению. Из всего этого следует, что новейшая английская история ставит перед ныне живущими англичанами великую проблему – одну из величайших проблем в политической науке. А отсюда следует само собою, что история переходит в политику. Я изображаю перед вами царствования Георга I и Георга II не как завершившийся период старинных манер и мод, который так занятно воскрешать в воображении, но как запас материала, которым англичане должны пользоваться при решении величайшей и неотложнейшей политической проблемы. Для того, чтобы понять, что ожидает английскую империю, мы должны изучить ее природу, пружины, поддерживающие ее, корни, которыми питается ее жизнь; а изучать ее природу – значит изучать ее историю, в особенности историю ее возникновения.

Фешенебельные писатели уже давно заявляют, что история сделалась слишком торжественной и напыщенной, что она должна бы больше заниматься мелочными, обыденными, живыми подробностями, одним словом, что ее следует писать в стиле романа. Я еще раз на минуту остановлюсь, чтобы высказать вам свое мнение о подобном взгляде, преобладающем в последнее время. Я не отрицаю той критики, на которой он основан; я вполне признаю, что история не должна быть торжественной и напыщенной; признаю и то, что она долгое время была таковой. Но торжественность – это одно, а серьезность – нечто совсем другое. А между тем представители этой школы из того, что история не должна быть торжественной, заключают, что она не должна быть и серьезной. Они отрицают, что история может установить какие-либо стойкие и важные истины, и не представляют себе, чтобы из нее могли когда-либо возникнуть великие открытия. Они знают только, что чрезвычайно интересно и забавно снова вызывать к жизни прошлое, видеть наших предков в их костюмах и повседневной жизни и ловить их в самый момент совершения ими их славных деяний. Эта теория их с чистосердечной откровенностью выражена Теккереем в его вступительной лекции о писателе Стиле (Steele); слова его, без сомнения, известны почти всем, и, я думаю, почти все находят их чрезвычайно меткими и верными.

Он говорит: «Чего ищем мы, изучая историю прошлого века? Желаем ли мы изучить политические дела и характеры передовых общественных людей? Хотим ли мы познакомиться с жизнью и бытом того времени? Если мы имеем первую, более серьезную цель, то где найдем мы истину, и кто может быть уверен, что он нашел ее?» Затем он говорит, что, по его мнению, те торжественные рассказы об общественных делах, какие мы находим в исторических книгах, все бессмысленны и не выдерживают скептического исследования. Он приводит в пример сочинение Свифта «Поведение союзников» («Conduct of the Allies») и сочинение Кокса (Сохе) «Жизнь Мальборо» («Life of Marlborough»); из этого вы можете заключить, по каким сочинениям старого покроя он составил понятие о том, что такое история. Но далее, если политическая история – бессмыслица, то чем же должны мы заменить ее?

Теккерей говорит, что мы должны «ознакомиться с жизнью и бытом эпохи». Что же это значит? Он объясняет это далее: «Когда мы читаем эти прелестные тома Татлера (Tatler) и Спектетора (Spectator),[98]прошлый век возвращается, Англия наших предков вновь оживает. Майский шест опять высится в улице Стрэнд в Лондоне, церкви наполнены ежедневными богомольцами, щеголи толпятся в кофейнях, высший класс отправляется на придворный выход, дамы толпятся в галантерейных лавках, носильщики толкаются на улицах, лакеи бегут перед каретами с факелами в руках или дерутся около театральных дверей. Я говорю, что повесть содержит в себе больше истины, чем целый том, претендующий на голую правду. Из книги повестей я получаю представление о жизни того времени: она рисует нравы, движение, одежду, удовольствия, смех и смешные стороны общества; старые времена вновь живут, я путешествую по старой Англии. Может ли самый тяжеловесный историк дать мне больше?»

Что так думает великий романист – это вполне естественно. Известный инженер Бриндли, будучи спрошен, с какой целью, по его мнению, были созданы реки, отвечал без малейшего колебания: «Чтобы питать каналы». Теккерей на вопрос, зачем жила королева Анна и зачем при герцоге Мальборо англичане воевали с французами, откровенно отвечает: «Для того чтобы я мог написать мой прелестный роман, Эзмонд». Без сомнения, он думал так; но как мог он, обладая острым чувством юмора, решиться высказать это? Как видите, он апеллирует к нашему скептицизму. Он не отрицает, что история могла бы иметь важное значение, если бы она была верна, но он говорит, что она неверна; он не верит ни единому ее слову. Прекрасно. Но что в таком случае мы должны делать? Должны ли мы следовать указанному им пути? Должны ли мы отбросить историю, как серьезную науку, и смотреть на нее, как на приятную забаву; отвернуться от европейских войн и наблюдать дам, толпящихся в галантерейных лавках; перестать изучать характер государственного строя наших предков и постараться узнать, какие блюда заказывали они к обеду? Я утверждаю, что есть другой и несравненно лучший путь, ведущий нас в совершенно ином направлении. Если история долгое время была ложна и неудовлетворительна (а она действительно была такой), то исправьте ее, дополните ее, сделайте ее истинной и достоверной. Нет никакой причины, почему бы это не могло быть сделано; больше того, для значительной части истории это уже сделано; в недоделанном виде остаются лишь те новейшие периоды, на которые ученые не обращали внимания. По-видимому, в обществе мало знают, как сильно за последние годы было преобразовано изучение истории. Те обвинения в неверности, напыщенности и пустой условности, какие принято делать истории, имели прежде основание, но в настоящее время они в значительной мере неосновательны. В большей своей части история написана заново, в большей своей части истинна и представляет собою груду материала, приготовленного для политической науки, из которой эта последняя должна создать политическую доктрину. Она утратила свой прежний напыщенный и торжественный характер, но при этом осталась серьезна; она стала гораздо серьезнее, чем была когда-либо. Итак, перед вами две альтернативы для выбора: вы можете или перестать, как советует вам Теккерей, смотреть на историю серьезно, или смотреть на нее значительно серьезнее, чем смотрели раньше. Вы можете принять его мнение, то есть согласиться, что найти истину в истории невозможно, и потому вовсе перестать ее искать или, обратно, можете прийти к убеждению, что найти истину трудно, и потому искать ее с еще большим прилежанием и большей настойчивостью.